Жемчужная — Орел или решка

Все его уважали и побаивались той отстраненности, с которой он жил. «Человек-автомат», так называли его медсестры. И действительно, на его лице нельзя было прочитать эмоции, оно казалось вырезанным из камня — такое же массивное, значительное и отстраненное.

Коллегам даже в голову не приходило спросить, есть ли у него семья, родные, какие-нибудь увлечения. Как он вообще отдыхает и проводит время вне больницы ? Приходит домой, ложится, подключая зарядное устройство к розетке, и лежит, бессмысленно уставившись в потолок, до самого утра ? Мистики врачу добавляло то, что никто никогда не видел, как он ест. Он всегда запирался в своем кабинете в обеденное время, никогда не жаловался на голод, не приносил на работу авоськи с водой и кастрюлями, не заказывал ничего в больничной столовой. Рот его открывался так мало и только по делу, что даже не верилось, что он вообще способен на что-то большее, чем сухие команды. Медсестры шутили: ой, девочки, а вы можете представить себе, чтобы Вячеслав Сергеевич когда-нибудь целовался? Глупая, оскорбительная мысль, способная придти в голову только ребенку, не способному оценивать людей.

И уж тем более никому не могло прийти в голову, что Вячеслав Сергеевич мог предаваться такому человеческому качеству, как мечты...

Врач любил мечтать. Неспешно прохаживаясь по темным коридорам во время ночных дежурств, Вячеслав Сергеевич представлял себя не каким-нибудь героем, который всех побеждал на войне, не властителем мира, не богатеем. Нет, мечты у него были совсем девичьи — ему хотелось встретить прекрасную девушку и подарить ей всю нерастраченную любовь и нежность. А накопилось их у этого сдержанного человека немало.

Как это часто бывает в жизни, заветное желание Вячеслава Сергеевича исполнилось, но совсем не так, как он себе рисовал. Хотя, если подумать, нет ничего удивительного в том, что с ним это произошло именно так, а не как-то иначе. Он все время проводил на работе, а дома с головой погружался в медицинскую литературу — он был слишком хорошим врачом. И ему просто не оставалось ничего иного, как полюбить... полюбить пациенту, но такую, которая не могла бы ответить ему взаимностью.

Маргариту доставили в палату нейрореанимационного отделения весенним днем, когда веселый гомон птиц и молодая зелень за окнами больницы не могли оставить к себе равнодушными даже самого черствого человека. А Вячеслав Сергеевич и не был черствым, он таким только казался стороннему наблюдателю. Впрочем, когда он увидел девушку в первый раз, ему некогда было оценивать ее внешние данные. Он уже знал, что Рита впала в кому после перенесенного инсульта, а в таких случаях промедление смерти подобно. Поэтому Вячеслав Сергеевич с бригадой помощников полностью сосредоточился на сложной операции. И лишь после того, как первая помощь была оказана и больную подключили в датчикам, врач обратил внимание, как она хороша. Тонкие бровки, аккуратный носик, пухлые губки, круглый, хорошо очерченный, подбородок, высокие скулы, удлиненный разрез глаз и густые черные ресницы. Казалось, что это ангел спустился на землю и безмятежно уснул.

«Как же ты прекрасна!» — подумал нейрохирург и не удержался, погладил ее по щеке. Веки больной дрогнули и вниз скатилась маленькая слеза. Такая реакция на ласку настолько впечатлила Вячеслава Сергеевича, что он сам не заметил, как его глаза тоже увлажнились.

Ночью он увидел цветной, совсем как в детстве, сон. Там Слава был юн, весел, много и заразительно смеялся, держа за руки свою пациентку. Рита тоже была весела, она доверчиво смотрела на него голубыми глазами, и Славе было так хорошо, что не хотелось просыпаться...

«Если глаза у нее действительно голубые, то она поправится, и все у нас будет хорошо!» — думал врач, приближаясь к больнице. Оказалось, что пациентке стало хуже. Проведенные реанимационные мероприятия сохранили ей жизнь, но даже в случае благополучного исхода надежды на дальнейшую полноценную жизнь у Риты осталось катастрофически мало.

________________________________________

Мысли о том, что прекрасная пациентка останется на всю жизнь инвалидом, с отказавшей рукой, ногой, а может и сниженными интеллектом, изменили врача. Он как прежде все время отдавал работе, и все же он выкраивал сперва минут, потом часы, чтобы проводить их с пациенткой. Он приходил к ней, после работы, и разговаривал, а однажды даже уснул в палате.

Врач не обращал внимание на шепотки коллег, перестал следить за своим внешним видом, позволяя себе приходить на работу в неглаженной одежде. Отныне общался со всеми он нервно и коротко. Его раздражала необходимость отвлекаться на окружающих, так как все его мысли были поглощены пациенткой. Маргарита прочно поселилась в его мозгу, и это очень отвлекало. Однако, ему это нравилось.

Врача все больше и больше интересовала реакция больного мозга. Он снимал томограммы, проводил исследования, а однажды решил проверить зрачок пациентки. И, когда поднял веко, увидел, что глаза у Риты темно-карие, а не голубые.

Это маленькое несовпадение с его давнишним сном оказало глубокое впечатление на доктора. Расстроенный, он ушел домой, не дожидаясь окончания рабочего дня, лег не раздеваясь и уснул. Уснул так глубоко, что коллеги не смогли его разбудить ни на следующий день, ни через сутки...

Он слышал, как вокруг обеспокоенно разговаривали врачи, как спорили по поводу его состояния. Чувствовал, что его переворачивали, везли — сначала в родную больницу, потом в психиатрическую лечебницу, где подтвердили первоначальный диагноз — летаргический сон. Вячеслав Сергеевич все прекрасно осознавал, но чувствовал такую тяжесть в мускулах, что ему было тяжело даже дышать, не то что глаза открыть и поздороваться с окружающими. А еще, у него не было абсолютно никакого желания кого-то видеть. Раз Маргарита не выживет (а он уверился в этом, когда увидел ее глаза), то и никто другой ему тоже не нужен был.

Поэтому, когда он увидел длинный коридор, уводящий в темноту, он без всякого сожаления пошел по нему.

«Если это дорога в смерть, то так тому и быть,» — порешил доктор.

Сколько длилось его путешествие, он не знал. Возможно, прошли годы, а может всего секунды. Это было неважно. Важным было то, что в какой-то момент он вышел из пещеры на поляну. На ней росли небывало крупные и ослепительно яркие цветы. Их было так много, что за крупными головками зелени не было видно земли. Казалось, что он шел по красно-синему морю. Он шел и смотрел, как оно волновалось, и по нему шла рябь из-за его шагов и прихотливого ветерка.

Впервые в жизни Вячеслав почувствовал, как громко стучит его сердце. И, что самое важное, откуда-то издали ему в такт стучало еще одно сердечко. Он знал, он чувствовал, что его ждут. Что ждет любимая. С огромными голубыми глазами. И он устремился вперед.

_________________________________________

Сквозь плотно прикрытые ресницы не видно света, не видно ничего. Иногда я спрашиваю себя, почему я не могу открыть глаза — кажется, это могут все. По-крайней мере я тоже когда-то могла. А сейчас не могу.

Где я нахожусь ? Наверное, в вечности, раз я всегда здесь.

Тут снятся удивительные сны, такие, что запросто можно в них пропасть. Уже не помню, что снилось сперва, а сейчас мне чудится запах моря. Он такой четкий и ясный, что я чувствую соль на губах, и безмятежную голубую гладь перед собой.

Иногда мне кажется, что гуляю по песчаному берегу, я чувствую, как босыми ногами ступаю по холодному мокрому песку. А потом мираж исчезает, и снова оказываюсь в безмятежной темноте. Здесь я одна, тут я могу посвятить себе вечность. Эту самую вечность я провожу в раздумьях.

Правда, в редкие минуты мне кажется, что есть кто-то, кто стоит надо мной и смотрит внимательно. Будь его взгляд холодным, это бы угнетало. Но его взгляд греет. Я не знаю, кто он — мой случайный свидетель, но он постоянно присутствует где-то совсем рядом, и я чувствую его, как он ходит. Я не слышу его шагов, мне кажется, я уже больше не могу слышать вообще, но шестое чувство шепчет мне — он здесь.

Иногда я сквозь сжатые губы пытаюсь заговорить с ним — боюсь, он не слышит меня. Сколько бы я ни старалась, он никогда не узнает, что значит для меня. А ведь он скрашивает мое одиночество. Глупо, наверное, надеяться, но каждый раз, оказываясь на берегу, я мечтаю воочию увидеть своего спутника и поговорить с ним. В том месте, где песок и море сталкиваются друг с другом, я все еще могу ходить, могу говорить и слышать, но мне не с кем поделиться этой радостью.

Иногда чудится, что слышу голос — тихий, плавный и спокойный. Он говорит со мной, его интонации ласковы, отчего мне становится очень уютно. Я могу погрузиться в его голос, как в море, и прочувствовать каждую эмоцию и мысль хозяина бархатного голоса. Тембр проникнут чувственностью, а тон меняется от тихого, капельку вкрадчивого, до чуть глубокого, проникающего в душу и задевающего там чуткие струны. Хочется петь, плакать и танцевать одновременно.

Но что-то мой невидимый собеседник не приходит. Я чувствую, что время очередного свидания подошло, а его все нет и нет... Он будто бы исчез, и я снова, как когда-то, гуляю по пляжу в одиночку. Смотрю на песок, по пояс погружаюсь в спокойные воды, но дальше идти не решаюсь, словно чувствую границу, которую мне нельзя пересекать. Грань, что отделяет мой остров от всего остального мира.

В предыдущие появления здесь у меня иногда возникала мысль зайти вглубь буйных зарослей зелени, но я не шла — не было причины. Со стороны весь громадный массив острова казался негостеприимным, даже чужим. Поэтому все, что я делала, это гуляла по бесконечному пляжу и смотрела на закат.

Так проходила моя жизнь на острове, немного скучно и безмятежно. А потом море начало штормить. Волны разбивались прямо передо мной, так, что брызги попадали на волосы и освежали голову. И я почувствовала, впервые за долгое пребывание на острове, как что-то изменилось, будто я здесь была уже не одна. «Пришла ли пора идти?» — задалась я вопросом. Прислушалась к своим ощущениям и поняла — идти надо. Потому что там, в глубине, ждет единственный близкий человек, свидетель моей жизни на острове. Мысленное родство связывает нас, и встречи избежать не получится. Да и надо ли? Решительно попрощавшись с пляжем, я направилась в центр острова.