santehlit — Что Бог дал

Если нет ей плеч.

                    А. Лизари

Привет, потомок!

Должно, перегрузил советами? К месту это хорошо, но в больших количествах вызывает раздражение. А я семь глав подряд: бросай курить, давай покрестимся и вообще — ни минуты не ленись, а самосовершенствуйся. Понимаю: забодал, как месяц звезды рожками — слов нет, сплошные выражения! Но ты терпи, не поднимай язык на батьку-то родного — чай не бурсак.

Но если быть сурьезным, где силы, скажешь, взять на все про все, и время?

Не горячись — я подскажу резервы: мудр мир муравья.

Прошлый раз мы помянули голод. И я не из рассказов знаю, с чем его едят. Однажды добровольно голодал, борясь с врачами за свободу. Дважды принуждали обстоятельства — после ДТП и когда ты покинул ООО «Стройцентр», а тот кинул нас, как обезьян под дождь, на площадке Южноуральской ГРЭС-2. Печальные истории, как помнишь….        

Так вот.

Знаешь ли ты, что если выдержишь первые три дня полного голодания, то входишь в состояние своеобразного транса? По-другому стучит сердце, дыхание становится приятным — будто бальзам вкушаешь; совсем исчезают звуки усвоения пищи. Твоему организму нечего переваривать — у него появляется бездна свободной энергии. Нет, правда — столько, что ты не без сожаления понимаешь вдруг, что крадет у тебя процесс пищеварения. Мудрый полководец перед боем ведь неспроста не дает бойцам есть и спать. Самое оно.

Но про сон поговорим позднее.

Живешь, голодая, как под допингом — ощущаешь в себе творческие силы, возбуждение ума и физическую легкость, все чувства невероятным образом усиливаются и обостряются. В таком состоянии роман в стихах состряпать — как два пальца об асфальт, обскакать кого на бирже или в тендере на закуп — так, пара пустяков. Но все это возможно, если муки голода осилишь в течение трех дней — не меньше.

Захочешь переплюнуть Моцарта, пять дней не ешь и за рояль садись. Не веришь?

Природой, Богом или какой иной, скажем, инопланетной силой даны нам все наши способности (возможности?). Уверен — безграничные. Не сомневаюсь, что любой из нас горазд чудеса творить, приписываемые Вседержителю. Единственное препятствие стать нам иисусами — увы, наше невежество. Отсюда цель существования человека — беспрестанное самопознание, неутомимое самосовершенствование и реализация самого себя.

Стоит поразмыслить над библейской притчей об Адаме с яблоком. Невозможно обладать абсолютным знанием (да и ни к чему, наверное), но к нему нужно стремиться из поколения в поколение. В этом суть жизни человеческой, хоть религия и утверждает, что мудрость это безумие пред Богом.

А самый великий мудрец — ты не поверишь! — плод человеческий. В утробе матери за девять месяцев существования он проходит весь путь эволюции от клеточного состояния до маленького человечка только что появившегося на свет. В его подсознании, в генах, ДНК зашифрованы все тайны земного бытия. Одно плохо — доступны те лишь, что укладываются в памяти нашей. Но нас толкает любопытство.

Нет ничего более заворожительного, чем постижение самого себя — как блуждания в зачарованной стране или волшебном лесе. Но когда пытаюсь проникнуть в глубины подсознания, всякий раз подступает страх — а что если однажды провалюсь в бездну познания, попаду в плен мистической энергии, как черную дыру, и тело мое осиротеет без рассудка? Как ни крути, в данный момент мне есть что потерять. Пишу сейчас эти строки с таким чувством, будто завещание кропаю — еще одна публикация, придут и за мной. Я не шучу — когда понимаешь, с чем играешь, тут не до шуток, брат.

Не дай мне бог сойти с ума.

Нет, легче посох и сума;

Нет, легче труд и глад.

Не то, чтоб разумом моим

Я дорожил; не то, чтоб с ним

Расстаться был не рад:

Когда б оставили меня

На воле, как бы резво я

Пустился в темный лес!

Я пел бы в пламенном бреду,

Я забывался бы в чаду

Нестройных, чудных грез.

И я б заслушивался волн,

И я глядел бы, счастья полн,

В пустые небеса;

И силен, волен был бы я,

Как вихорь, роющий поля,

Ломающий леса.

Да вот беда: сойди с ума,

И страшен будешь как чума,

Как раз тебя запрут,

Посадят на цепь дурака

И сквозь решетку как зверка

Дразнить тебя придут.

А ночью слышать буду я

Не голос яркий соловья,

Не шум глухой дубров —

А крик товарищей моих,

Да брань смотрителей ночных,

Да визг, да звон оков.

                                        (А. Пушкин)

А здорово звучит «легче посох и сума» — как ты считаешь? Может, бросить все, к чертям собачим, и дервишем в Украину податься, которая столь парадоксально уничижается ныне перед презирающей ее Америкой, намеревавшейся открыть в Крыму филиал Гуантанамо да угодившей на всенародный русский праздник «Обломайся, дядя Сэм!», и истребительно жестока к братьям-славянам щедрой России? Ой, чует сердце — лиху быть!    

Не о беде ль вселенской плачет птица редкая с середины Днепра?

Прикро! Гірко, козаченьку,

Але, вибач, скажем:

— Україна — наша ненька! —

Путана зі стажем.

Не повія! Най би, най би!

Своїм — то півлиха!

Десь під тином — після свайби,

Разів зо два — стиха…

Так ні! То все — мрії.

Після лестощів — не в бійці –

Те не снилося й Марії! –

Як ї драли кіммерійці.

Їх змінили якось тихо –

Брешуть, сину, трохи міфи! –

Зовсім, видно, не на лихо

Без спротиву «южні» скіфи.

До схочу — аж до блювання –

З фасу — доки, ззаду — доти,

З надвечір‘я до світання

Наречену мали готи.

А пізніше — раковеньки:

«Камасутра» вам — не руни!

Як збоченці, нашу неньку

В усі дучки — дикі гуни.

Одягла розпутна баба

Не очіпок, а грай-банти,

Коли в пелену — о, зваба! –

Так зухвало лізли анти.

Не пручалася дівиця,

Розчепіривши всі поли.

Вам не соромно?! Дивіться:

Розкошують там монголи!

Ось і з Півночі — терпляче,

Як нащадки їх — котовці,

В довгу чергу, о, земляче,

Приєдналися литовці.

Замість дулі — хоч в кишені! –

Україна гнала чари.

Їй між ноги, як в мішені,

Заганяли яничари.

І нічого — курці просо:

Що євреї, що поморці!

Ах, палінка! Вельми косо –

Їй сандалили угорці.

Про Кариби ми й не чули,

Цур їм, смаглим із Гавани!

Он із боку — ну, й бо взули! –

Аж по вінця — молдавани.

«Цо занадто, то нє здраво»,

Хоч гербата це, хоч фляки.

На галяві — чи не браво?! –

«Розпинали» лях-поляки.

Без Христа благословення,

За Богдана — мов у шлюбі,

Щулили — з яким натхненням! –

Москалики “ясно-любі”.

Під Совіти без вінчання

Ти лягла ж бо з переляку.

І орально — без пручання –

Ублажала комуняку.

Ну, а нині? Це ж бо доля:

Гвалтуванням — пломба.

Незалежність, ждана воля.

Що бурчиш мя, «бомба»?!

Що так соваєш ногами,

Задираючи спідницю?

Не життя без полігами?

Поцілуйте у сідницю?!

Володійте та радійте,

Кому заманеться?!

«Я готова. Хлопці, дійте!

Совість ж бо не мнеться,

Й провіщала мудро з хати

Кіммерійців сваха:

«Між ногами мусиш мати –

З шапку Мономаха!»

То й лягаю — хай голублять

Євразійці, Штати.

Випадково, мо, й полюблять,

Чом же їм не дати?!

…Не полюблять, бо ми з вами –

Гудзик на матниці.

А «дівчина» — секс без рами! –

Страм Перепелиці.

                                (Н. Сухомозский)

Украинского не разумеешь? Ну, да и я, но попробую перевести в общих чертах.

Значит так.    

В веке 10-м н.э. от Черного моря до Балтийского, от Дона до Карпат простирались владения Киевской Руси — не хилого, скажем, княжества. В масштабах тогдашней Европы самого великого и могучего государства. Но, как водится в каждой семье, наплодил князь детей, наделил их наследством, и пошла Русь по швам. Не самым доблестным и умным рюриковичатам достался Киев. Они назвали свой удел «ридна ненька Україна» и превратили в край сознательной амнезии. Но атрофия памяти никому еще не помогала найти в истории свою дорогу. Не стала исключением Украина. С ней случилось то, что образно описал в поэме «Телоснежка и семнадцать не гномов» Николай Сухомозский — жесточайший секс в извращенной форме, который даже закаленная страданиями русская кровь не вынесла и начала плодить недоношенных мутантов типа «Слава Украине!» — обнищалое и выродившееся поколение, унавоженное религией фашистов. Но задиристое и жестокое, в своем помешательстве пытающееся обвинить братьев по крови. Со времен братоубийцы киевского князя Ярополка Окаянного не могут «хохлы-малороссы» простить «русакам–москалям-кацапам-колорадам» того, что те... Впрочем, Бог их знает, чего они не могут нам простить. Они всегда кому-нибудь чего-нибудь да не прощают: мировые войны, Полтавскую битву, нашествие Батыя и т.д. вплоть до борьбы за огонь — то, что возвеличило кровь русскую. И бесполезно искать смысл там, где его нет.    

Но вот какие помыслы имею.

Жарким грозится стать лето-2014 на ридной неньке. Пахнут гарью ветры с Запада. Пепел Одессы стучит в сердце русском. Неминуемо быть сече злой и превеликой! Теперь, когда планета стала единой организацией ее стран, проблема Украины не только украинская — с нее достанет проблем и политикам мира, и военным всех блоков. Ведь раздрай не на карте, не в мыслях и даже не на словах — души надо лечить прихожан. Однако финал трагедии душ чреват безумием: может случиться большой барабум….

Хоть я и неверующий, но в мыслях молю: «С верою в Бога пусть возродится былинный дух Киевской Руси на земле Киева и вокруг. Восстаньте Боян, Тарас, Николай…. Словом твердым, словом праведным вразумите мирян»….

Лишний кобзарь не будет там лишним. Как считаешь?

Впрочем, ты шутки любишь и даже второсортные улыбкой награждаешь. Поэтому признаюсь: предпочитаю секс-бомбы прочим снарядам, а военным действиям — развратные. Не для того выбрал жизнь философа, чтобы лавировать в воюющей стране между автоматными очередями и «коктейлями Молотова».

И понимаешь — система жизнедеятельности твоего отца существенно отличается от той, по которой живут остальные. Впрочем, свет на мне клином не сошелся — мир велик и полон странных людей и нелепых идей. Древнеиндийские мудрецы, например, утверждали, что лучше небезупречно прожить свою судьбу, чем жить, подражая другим, и достичь в этом деле совершенства. Чем лучше? Ну, им виднее — это ведь ими придумана «Бхагавадгита».

В чем странность моя?

Давно уже не ломаю голову в перипетиях бытия как поступить, предоставляя другим решать за меня. Вообще ничего сам не выбираю — ни друзей, ни работу, ни женщин. Что Бог даст, тому и рад. Стараюсь никому ни в чем не отказывать, принимая их за вестников рока. Плыву по воле волн, решая свои задачи самопознания. Без напряженной работы мысли не мыслю жизни: познание — тиран моей души. При этом остаюсь человеком, очарованным мистерией жизни, открытым чуду. И еще обывателем, которого радует и воодушевляет все, что он делает, который всечасно ждет мановения руки судьбы. Даже в очереди на прием пенсионного фонда мне веселей, чем большинству людей в медовый месяц — ведь со мною мои думы. Можно сказать, в каком-то смысле я даже ближе к ветви клена под окном, чем к существу разумному.

Вот, оказывается, как можно сойти с ума!

Или стать посмешищем родни. А может, я им уже стал?

Но есть еще одна особенность, присущая лишь человеку.

По большому счету, это невосполнимо утраченная и неспособная никогда быть чем-то восполненной ностальгия детства. Всякий раз, когда думаю о нем, грусть грызет от сердца до слез.

Но не спешу сочувствовать, а воображаю себя сыном самого себя — будто передал опыт прожитых лет в юное тело. И до того реально, что, кажется, на щеки возвращаются следы гормональных боев юношеского созревания, а в душу уверенность, что жизнь следует начинать со следующего понедельника, а вчерашний день, если он не был удачен, можно и вычеркнуть — ни грамма не жаль!

И сразу — буря эмоций! Словно хлынула благодать и смыла тоску, печаль, горе, отчаяние и безысходное ощущение нынешней немощи и бесполезности, и приближающегося конца. С головой ухожу в сладкие глубины, темные аллеи, вешние воды воспоминаний — что было, что не было...

Набоков вот утверждал, что воображение — это форма памяти (может, генной?). Предположим, я выдумал все про себя — тогда получается, что я всего лишь исказил воспоминания? Старчеству это можно простить.

Печально? Пусть — печаль моя светла ….

Сквозь листву просвет оконный

Синью жгучею залит,

И тихонько ветер сонный

Волоса мне шевелит...

Не доделан новый кокон,

Точно трудные стихи:

Ни дверей, ни даже окон

Нет у пасынка стихий,

Но зато по клетям сруба

В темной зелени садов

Сапожищи жизни грубо

Не оставили следов,

И жилец докучным шумом

Мшистых стен не осквернил:

Хорошо здесь тихим думам

Литься в капельки чернил.

Схоронили пепелище

Лунной ночью в забытье...

Здравствуй, правнуков жилище,

И мое, и не мое!

                                (И. Анненский)

Когда реальность становится скучной, не грех напрячь воображение и нырнуть в сказку. Поверить в Перро и братьев Гримм, как верят в Бога и деда Мороза, поверить в счастье, что можно любить кого-то, не выпуская его руки, поверить в перераспределение доходов и всеобщую справедливость, в мирное сосуществование наций, возрождение плоти и бессмертие души. И даже Бараку Обаме можно поверить….

Впрочем, пусть для дипломатов сей президент будет Баракой — им так велит этикет. Мне ж, обывателю, этот правитель великой страны, повинный в крови братьев-славян, мнится не иначе как Ибала-Ушатая-С-Гранатой. Доиграется — видит Бог…..

Но пойдем дальше.

Уверен, детство не находится на противоположном конце жизни, оно остается в нас на всю жизнь. Несомненно, это истина, которую надо знать. Но никакие истины не избавляют от грусти. У человека нет пути иного, как до конца отгрустить все, что ему уготовано — грусть потери родного и любимого человека, грусть забытой дружбы, грусть отгоревшего желания, грусть уходящей жизни…    

И ведь заранее не знаешь — где, когда и по какому поводу опять загрустишь.

Порой грустно грустить, иногда — нравится.

Завершая шестой десяток, многое воспринимаешь по-другому. Зачастую чувствую себя смотрителем музея. Воспоминания, как экспонаты, застыли в различных позах, но стоит коснуться — они оживают. И продолжают до сих пор учить чему-то, как перечитанные книги.

Прошлое, конечно, неотменимо. Да и что в нем менять?

Я ведь не женщина, чтобы решать — дать жизнь другому, значит забить на свою. Таких проблем не было.

Я любил, и меня любили, но это никогда не совпадало по времени. Такое было.

Супружескую пару у нас по-прежнему позиционируют как модель счастья, но мнится мне, не жилица она в цивилизации однополых браков, в которую так рвутся майданутые братья-славяне с ридной неньки. Такое есть.

Очень скоро буду считать истиной глупость, безответственность и абсолютную бесполезность женщин вообще и жен в частности. Истина не терпит объективности — только субъективность может указать верный путь и спасти мир. Ибо субъективность освобождает нас от хождения строем и пробуждает ответственность за поступки. Над этим думаю, но могу заблуждаться…

И, наконец, открыл для себя то, что следовало открыть: Истина — дочь Веры.

Думы, бесконечные думы… Возможно, в мире существует нечто еще более прекрасное, но мне оно не повстречалось.

И великую пустоту, что ждет каждого в будущем, не отменишь, не отсрочишь, не уступишь, как очередь, другому. Ведь это ужасно, что прихотью судьбы придет день, и не станет меня. А звезды из созвездия Стрельца и туманности Андромеды по-прежнему будут смотреть на Землю живыми мигающими глазами.

Ну, как же так, зачем так быстро мчатся годы?

Жизнь пролетела, как моторка по волнам.

Мы все заложники у матушки-природы,

Ведь лет отпущено не так уж много нам.

Всё, что казалось нам значительным когда-то,

Уже не жаль, как облетевший пустоцвет.

Перебираем дорогие сердцу даты

Прошедших лет, но к ним, увы, возврата нет.

Согласно возрасту, и внешность изменилась,

И мы смирились, уж чего греха таить.

Но вот душа — она годам не подчинилась,

Её бессильно даже время покорить.

По морю жизни нас несёт она, как парус,

Легка и также бесшабашно молода.

Ведь наша юность в нас по-прежнему осталась,

И нипочём ей ни седины, ни года.

                                                               (Г. Кудряшова)

Теперь должен сделать признание, которое давно уже не дает мне покоя, но все боюсь чего-то, стесняюсь кого-то и откладываю на потом...

Потом, мне кажется, пришло!

Так вот, окружающие (да и ты в их числе) считают меня спокойным уравновешенным редко увлекающимся человеком — типичным флегматиком с налетом сангвинизма. Как будто не плохо?

Вот что говорят о них умные книги:

— флегматик — спокойный, всегда ровный, настойчивый и упорный труженик жизни;

— сангвиник — горячий, очень продуктивный деятель, но лишь тогда, когда у него есть много интересного дела, т. е. причина постоянного возбуждения; когда же такого дела нет, он становится скучным и вялым;

На самом деле, старик, я — холерик.

«Холерический тип, — отмечает И. П. Павлов, — это явно боевой тип, задорный, легко и скоро раздражающийся. Увлекшись каким-нибудь делом, чересчур налегает на свои средства и силы и, в конце концов, рвется, истощается больше, чем следует, он дорабатывается до того, что ему все невмоготу».

Легко и скоро раздражающимся я был первые два десятилетия своей жизни — такой моторный: минуты спокойно прожить не мог и истощался под проблемами, налетая на них со всего маху. Иначе говоря — дел до бровей, и все бестолковые. А вот в анапском ОУОМСе (отдельный учебный отряд морских специалистов) к вопросу «Кто я?» добавился второй терзающий — «Какой я?»

И пошло, и поехало….

Появилась идея заставить себя в любой ситуации сохранять невозмутимость, которая требовала серьезной подготовки и мозгового штурма. Думаешь, легко себя переделывать? Ни Боже мой! Я никогда так в жизни не мучился, контролируя свои слова, поступки,…. даже мысли. Любая физическая боль легче душевных томлений — если не знал, то поверь.

Представь: учебная рота — невозможно и минуты одному побыть, если не сидеть на толчке. Да и туда постоянно кто-то ломится. Даже в личное время — священное время писания писем — нет покоя: курсантам он только снится.

Странные какие-то люди — обязательно им общество требуется. И ничего не поделаешь: человек — животное социальное, хочет общаться. Да неспроста: люди постоянно воюют с кем-то — окружающими, жизнью, самим собой. В голове у них складывается некое театральное действо, либретто к которому записывается под диктовку неудач и разочарований. Беда в том, что они не могут играть эту пьесу в одиночку и вовлекают других актеров: если мне плохо, пусть тебе будет еще хуже.

Наше общение — это богатство. Кто сказал? Не тот ли, что заявил: невозможно жить в обществе и быть свободным от него? Да треп-то флотский — ну, я уже говорил — гадость сплошная! Целая рота одноклеточных матершинников — но когда топают псевдоподиями, земля дрожит. Элита военно-морского флота — флот пограничный!

Интересно, если на границе в секрете придется сидеть — выдержат ли без трепежа? А если катер потерпит крушение, и кто-нибудь попадет на необитаемый остров — что будет делать там? На голове стоять, семафоря ногами? Сам себя материть? По принципу — главное, чтоб язык занят был: голова все равно как у барана….

Хотелось бы соврать, что я-то как раз непохож на других — во всех ситуациях сохранял безмятежность в духе дзен-буддизма, но это было не так. Порой от безысходной жалости к своей персоне и злости на окружающих хотелось закатить истерическое торнадо по высшему разряду — разрыдаться, в рыло товарищу дать, старшину послать нах…. Ведь баран в отаре стыда не имеет — кипятить эмоции можно в полную силу.

Но никак не хотелось быть таким как они, ибо считал себя человеком.

Стиснув зубы, себе заявил — врете! не дамся! таким мне не быть! ведь я не морпех американский, удирающий из Сайгона, а советский моряк-пограничник, мужественно-сдержанный весь из себя. И поставил задачу: терпение, терпение и еще раз терпение — ни слова лишнего, как бы не чесался язык. Задавить в себе нытика и балабола, воспитать выдержку и спокойствие — это главное, что мне сейчас надо!

После отбоя, вспоминая, сколько раз за день не сумел удержать бескостного за зубами, злился на него:

— Обрежу! Будешь себя так вести — проткну штык-ножом к чертовой матери. Вот пойду в наряд…. Или выпрошу у дневального….

В темноте рядом с ухом раздался смешок.

— И у меня та же проблема — стоит словно кол.

Черт! Точнее — сосед по кроватям. Я и не заметил, что вслух говорю.

— Что стоит?

Да, блин, опять прокололся! Ну, секундочки три подумать, не спешить языком, и сам бы домыслил, что у него там в причинном месте колом стоит. И почему это одноклеточных так тянет размножаться? На самом деле — как бы размножаться, потому что любимая тема их разговоров это секс без последствий.

Но желание и упорство дают результаты — все чаще мне удается «шустрика» своего удерживать за зубами. Даже с инструктором смены, и тот сделал замечание:

— Задаешься много. Рискуешь на наряд внеочередной нарваться: не люблю, когда задаются больше меня.

Прозвучало как похвала — я на верном пути! И позволил себе фразу сухим менторским тоном после пятнадцатисекундной паузы:

— Несправедливо поступите.

Опустив даже «товарищ старшина».

Ты, наверное, заметил: человек, который непонятен окружающим, имеет над ними необъяснимую, алогичную, почти мистическую власть. Как говорят, сатанинским взглядом в землю вгоняет или Бога номерок телефонный в кармане таскает. Так вот, прихватив новое, совершенно незнакомое, тревожное и сладкое чувство превосходства за счет сдержанности в словах и неторопливости, почти королевской величавости в движениях, а также удостоверение водителя маломерного судна, отправился охранять границу. А ведь там «старики», там командиры совсем не отцы, там….

Нет, это уж чересчур — нашептывало чувство самосохранения, — прогнись, умерь амбиции. Погоди, через год-полтора судьба сама коронует тебя.

А я ему — король он от рождения король, а не по выслуге лет.

Действительность превзошла мои ожидания. На сторожевом пограничном катере типа «Ярославец» (проект 376-У), несмотря на прилагаемые титанические усилия, никак не мог избавиться от амбивалентности и настроиться на анапскую волну. Там было проще: в учебке все-таки доставало времени, взять себя под контроль — обычно в строю. Здесь — никаких построений, лишь на подъем флага. Здесь обычные явления моментом выбивали из колеи — ветер сменился, чайка окликнула, радио включили на верхнюю палубу, а там замечательная мелодия…. Вроде бы ничего особенного, можно и не заметить — но не замечал идиотской улыбки своей, или романтического взгляда, или…. все так неприсущее королю. А на идиотах, как правило, ездят. И поехали…. И правильно делали, ибо — заслуживал.

Следи за реакцией сознания! — требовал от себя. Не помогало. Надо было что-то придумать: просто замкнуться и молчать, значит корчить из себя параноика. Еще одного экипаж бы не вынес: кок у нас страдал сомнамбулизмом. Его уважали.

Стоп! Зацепившись за эту мысль, решил испытать себя. Сутки не сплю, другие, третьи…. Состояние — страшно подумать, что со мной будет. Зато реакция — самое то. Ко мне обращаются пусть даже криком, а я его взглядом — ты, что за тля? И уже не надо контролировать речь, и королевская величавость сама получалась. И окружающие позабывали, который год я служу.

Почему так всегда получается — если ты сделаешь человеку добро, то он тебя обязательно посчитает дураком? И наоборот — ты его презираешь, он к тебе льстится. Ну, может быть, не везде, но на службе точно. Человеколюбие там — слабость (это же надо!), добросердечность уместна как бензин на столе рядом с хлебом. А что было делать, если я не могу ненавидеть людей? Кричать, претворяясь разгневанным по любому поводу, как это делал мой старшина Коля Сосненко, добрейший хохол с-пид Симферополя?

— Или ты козел, или я что-то напутал, — прервал однажды его осанну с видом человека, которого окончательно достали. — Что надрываешься, как мудак с минарета?

Был полудохлый от недосыпа, но он меня понял, и заверил, что я перепутал. С того случая стали мы как друзья-одногодки. Может быть, все дело в ауре моей, вызывающей уважение, а может и в молотке, который ветошью протирал в тот момент. Так или иначе, это был шаг за пределы порочного противостояния «дед и салага» в нормальную жизнь парней, озадаченных охраной границы. Которая кажется трудной и хлопотной только тем, кто не знает почти тюремной хандры экипажа на судне.

Представляешь, что было с моим отцом, когда мы встретились через три года? Провожал сына-холерика, а вернулся старшина весь в наградах, да еще меланхолик. Реакция у деда твоего своеобразная — парня сглазили! И не докажешь обратного!

Зачем в Денисово заезжали? Зачем там воду пил? Порчу наслали!

Не люблю, когда мне про меня безапелляционно объясняют. И заезжали (по дороге домой из Челябинска), и пил (кстати, сам попросил у тетки — сестры отца), но если «сглазил», то сам себя — столько на это сил положил! Привыкай, батяня — другой теперь я.

Если б ты знал, как дорого мне обошлось это перевоплощение! Мне пришлось отказаться от стольких желанных вещей — например, от сочинительства всевозможных историй, всегда собиравших благодарных слушателей. От нежных жестов проявления дружбы и расположения к симпатичному человеку — то бишь к суровой сдержанности уход. Я пожертвовал многими своими мечтами во имя главной — величавого спокойствия духа. И лишиться теперь его не желаю.

Ты ведь знаешь — спиртного не пью. А почему? Да все по той же причине — не хочу терять контроль над собой. Холерик-то оказывается меня не покинул — стоит расслабиться, он так и прет с выкрутасами наружу.

Этот коктейль «два в одном» — меланхолик и недобитый холерик в глубинах души — возможно, стоил мне семейного счастья. Когда влюбился в твою маму (это случилось позже, чем свадьба), ощутил себя безмерно счастливым и дал слабину — душа моя пела, а сам болтал без умолку, восхищенный всеми красками мира. Переполняли елей, патока, сироп, мед и жидкий шоколад — еще немного и я бы засахарился от нескончаемого куражно-хмельного счастья.

Подобная эйфория не могла не кончиться крахом.

«Тебя не узнать — скачешь как зайчик и трещишь как сорока», — иронизировала Люлька и жаловалась друзьям. Гутов Юра тогда ей сказал: «Радуйся — человек ожил: еще полгода назад из него слова клещами не вытянуть было».

Странно устроена наша жизнь. Счастье, когда оно есть, кажется примитивным. Счастье, ради которого жизни не жалко, расслабляет, делает беззащитным. Но чтобы понять это и оценить, надо однажды все потерять, чтобы сказать — был и я счастлив, это было прекрасно!

Брак — это театр двух актеров, где каждый решает свою судьбу за счет другого: кто-то хочет корни пустить, кто-то крылья растит. Потом каждый имеет то, что выбрал.

А страдаем в семье оттого, что нам кажется, будто даем больше, чем получаем. И напрасно: годы расставят все точки над i — сегодня ты живешь взаймы, завтра долг возвращаешь.

Только жизнь не останавливается, а дорога создана, чтобы идти — не хотелось бы здесь о любви. Ведь она сродни плотине — если оставишь хоть брешь для струи, так и оглянуться не успеешь, как под напором стихии рухнет все.

Впрочем, все истории о проклятой так похожи одна на другую. Хочу сказать: я начал писать еще и затем, чтобы глухую тоску переплавить в светлую печаль, а одиночество — в воспоминания. Чтобы жизнь, сделав полный оборот (одарив детьми и внуками…), вернулась в исходную точку. И если уж не могу родиться заново, то представить невинность детскую свою и воодушевление юности мне по силам. Пока еще….    

Тишью ночной в комнате пустой слушаю порой детский лепет своей души, на шалости подбивающий. Не стыжусь признаться в этом и не стесняюсь. Горжусь, что юнец во мне жив еще и ни капельки не постарел, даже если на посторонний взгляд это выглядит по-дурацки….

Нежным баловнем мамаши

То большиться, то шалить...

И рассеянно из чаши

Пену пить, а влагу лить...

Сил и дней гордясь избытком,

Мимоходом, на лету

Хмельно-розовым напитком

Усыплять свою мечту.

Увидав, что невозможно

Ни вернуться, ни забыть...

Пить поспешно, пить тревожно,

Рядом с сыном, может быть,

Под наплывом лет согнуться,

Но, забыв и вкус вина...

По привычке всё тянуться

К чаше, выпитой до дна.

                                        (И. Анненский)

Можешь назвать эту лирику балладой сумасшедшего: меня не убудет, но запомни аксиому, которой не нужны доказательства — Бог и удача на стороне мечтателей.

Вернемся к резервам.

Оттолкнувшись от забот юности, к седым волосам разработал теорию неиссякаемого источника нашей энергии. Старик, это темперамент. Легко убедиться — попробуй хоть раз чуть помедленнее идти, думать и принимать решения, рот открывать…. Ты увидишь, как много времени отнимают напрасные шаги, непродуманные действия, пустая болтовня….. Пожалуй, и ужаснешься — а жизнь-то разбрасывается по пустякам!

Ты понимаешь меня?

Если нет, то подумай.

И попробуй — чай не убудет.

За сим остаюсь многомудрый родитель твой                                                                     А. Агарков

                                                                                                                                            санаторий «Урал»

                                                                                                                                            май 2014 г