Ирина Хотина — Разве все уже сказано до меня?! Главы 10-11

В аэропорту охранник шел, несколько опережая нас, пытаясь высмотреть что-нибудь подозрительное, чего, естественно, не было. Граната крепко держал меня за руку. Багажа у нас не было, поэтому из помещения вышли быстро.

Каждая минута приближала меня к финалу этой нелепой истории, от которого я не знала, что ожидать. Меня душила обида на этого хорохорившегося мерзавца, так нелепо провалившего мой архинадежный и сверхспокойный план. И хотя моя интуиция подсказывала мне, что еще ничего не потеряно, и все может закончиться благополучно, да и я сама всю дорогу проводила работу по закреплению этих ощущений, все же мое сознание продолжало упорно твердить заложенную с детства истину: на бога надейся, сам не плошай. А я сплоховала — не просчитала все возможные варианты, неправильно оценила своего противника, подставила партнера.

Радистка Кэт была на грани провала, готовая разрыдаться от бессилия или бежать в панике. От окончательного провала меня спас вопрос Гранаты:

— Катенька, а где вы с этим адвокатом встречались?

Я призадумалась. Во-первых, мне ужасно не нравилось и резало слух его фамильярное обращение «Катенька», на какое он перешел после сцены у шкафа. Во-вторых, не стану же я ему перечислять те места, где мы бывали по поводу наследства или припоминать магазины, по каким мой адвокат водил меня как девочку.

— Мы встречались с ним в его офисе. — Нашлась я.

— Ну что, неужели он вас никуда не приглашал?

Сначала мне захотелось вспылить: а почему, собственно говоря, он должен меня куда-то приглашать? Но потом остановила себя. Стоп. Остынь немножко. Лучше вспоминай. Мистер Ландвер водил меня по разным ресторанам, названия которых я, хоть убей, не помню... Еще мы были в театре. А потом...

— Один раз мы зашли в кондитерскую на Ковент-Гарден.

Граната тут же начал набирать номер на сотовом.

— Алло, господин Ландвер? Ждите нас в кондитерской, куда вы с Катериной Михайловной заходили. Скоро будем. Где она сама? — Он прижал аппарат к груди.

— Только два слова, — прошипел он, — иначе этот подлец отказывается передавать деньги.

— Алло, мистер Ландвер. Я в Лондоне… — Единственное, что я успела произнести, хотя мне так хотелось обо всем его расспросить, или, по крайней мере, услышать его голос.

Когда мы ехали в машине в город, я опять решила представить адвоката с чемоданами денег, но ничего не получалось. Пугающе серьезный вид сидевшего рядом попутчика не давал настроиться воображению. И тут вдруг мне стало интересно, куда Граната денет ту уйму денег, которую сейчас получит? Наверное, таким образом мое подсознание заставляло меня не думать о том, что их не будет.

Мой вопрос поначалу его обескуражил, а потом вызвал смех.

— Не волнуйтесь, Катенька. В Лондоне в банк положу. — Потом после паузы многозначительно добавил, —— или подарю кому-нибудь...

Господи, да делай с ними, что хочешь, только бы побыстрее все закончилось.

Когда мы подъехали к месту и вышли из машины, Граната снова взял меня за руку, а потом вдруг резко остановился:

— Да вы нервничаете, Катерина Михайловна? Вон как кулачки сжали… Или что-то не так?

— Я боюсь, что не найду ту забегаловку. Вы что, думаете, я в Лондон на каждый уик-энд летаю?!

— А мы торопиться не будем. — И он обменялся с охранником взглядом.

Мы вышли на площадь. Я быстро сориентировалась и направилась к ряду магазинчиков и кафе-кондитерских. Теперь надо вспомнить, в какую мы заходили. Вот только что вспоминать, если меня в тот вечер интересовал лишь аппетитный вид пирожных?

Какая же я идиотка! В той, которая мне нужна, нас ждет Макс.

Мы медленно пошли мимо больших стеклянных витрин. Слава Богу! Вон он спокойно сидит за столиком, потягивая что-то из бокала. Только не подведи меня, Бонд, Джеймс Бонд.

Увидев его, я сказала Гранате: «здесь». Сначала вошел охранник. Граната остановил меня перед входом, крепко прижал к себе и, противно дыша в самое ухо, стал вдруг шептать, что снял шикарный номер, куда мы поедем, когда все окончится. Наконец, показался охранник, кивком показывая, что все чисто. Кто бы сомневался! Мы вошли и подсели за столик к Максу. К нам тут же подскочил официант. Мужчины заказали себе по рюмке коньяка, а у меня не было сил ломать комедию. Макс посмотрел на меня с сочувствием и что-то сказал официанту, тот ушел. Потом под столом ногой пододвинул к Гранате один за другим два кейса.

— Здесь два миллиона восемьсот тысяч долларов в пересчете к евро, как Вы просили.

Как в кино, ей богу! «У вас продается славянский шкаф? Нет, уже продан. Приходите завтра». Нет-нет. Никаких завтра. Товарищу нужно сегодня, потому что завтра будет другое кино.

Принесли заказ. Граната взял один чемоданчик, приоткрыл, посмотрел. Потом другой. Макс положил перед нем бумагу и ручку. Тот прочитал:

— Да, совершенно правильно. Все получил. Претензий не имею. — И расписался. Выпив свою рюмку, в приподнятом настроении обратился ко мне:

— Катенька, до самолета есть еще время, поедем в гостиницу, отдохнем. А потом в аэропорт.

Ну да, как же, поеду я с тобой. Держи карман шире! Прощайте, мистер Граната!

— Нет, Виталий Николаевич. Вы деньги получили, мы теперь в расчете. Простите, но я очень устала. Мне нужно побыть одной. Я сама доберусь до аэропорта. Будьте добры, отдайте мне мой паспорт и билет.

Граната молчал, всем своим видом показывая, что у него нет ни малейшего желания оставлять меня здесь, а тем более возвращать документы. Но тут вмешался Макс, обращаясь к нему:

— У вас какие-то проблемы? Есть претензии к этой женщине?

Граната пошел на попятную:

— Нет, нет. Никаких проблем. — Он выложил билет и паспорт. — Я вас жду в самолете, Катерина Михайловна!

Официант принес кофе и пирожное, шоколадное, с клубникой и взбитыми сливками. Макс заказал такое же, как в прошлый раз.

— Мистер Ландвер, простите меня... простите, что я... — Договорить не было ни сил, ни возможности, так как слезы сжали плотным кольцом горло, но Макс уже перебивал меня.

— Я же просил тебя, без «мистеров».

— А мы на «ты»? — Слезы, что были уже на выходе, моментально испарились от удивления.

Макс молча пододвинул ко мне рюмку с коньяком.

— Как же ты раздобыл столько денег? — Начала я допрос, махнув ее содержимое и приступая к уничтожению пирожного.

— В банке. Снял со счета.

— С чьего? — Осторожно спросила я

— Со своего. Ты забываешь, Кэтрин, что я тоже состоятельный человек.

И тут меня прорвало. Я не знаю, что это было: слезы облегчения, что все закончилось, слезы счастья, что все закончилось так благополучно, слезы благодарности к этому человеку, на которого я так рассчитывала и который меня не подвел. Наверное, все вместе.

Он быстро пересел на стул рядом со мной, сунул свой носовой платок и слегка прижал к себе. Как же давно я не плакала ни у кого на груди!

— Макс, прости, прости меня. Я — дура, круглая дура. А ты — друг, настоящий друг.

Да, своим требованием выплатить крупную сумму наличными Граната поставил Макса в затруднительное положение. Деньги с моего счета он обналичить не мог. Как не мог перевести необходимую сумму, используя известные ему номера счетов и коды, на свой счет, после чего ее обналичить. Такая операция вызвала бы подозрения в банке, который потребовал бы моего личного подтверждения. И я бы непременно его дала, если бы Граната не лишил меня связи. Макс нашел самый простой выход из сложившегося абсурда: одолжил мне два миллиона восемьсот тысяч долларов. «Все очень просто», как-то слишком легко и весело подытожил он пережитую нами совсем не веселую ситуацию.

Мне не хотелось рассуждать на тему, что было бы, если бы он не располагал подобной суммой, не захотел бы или не додумался мне ее одолжить. Я сама влезла в эту авантюру, но если она окончилась благополучно, значит, мне ее разрешили. И все же ругала себя, что втянула Макса в эту переделку. Но он, судя по всему, не был этим огорчен.

Пора было уходить, но я боялась, что Граната не оставит своих попыток отдохнуть со мной в гостинице, поэтому намекнула Максу, что хорошо бы выйти через черный ход, что и было сделано после переговоров с хозяином заведения.

Кино со мной в главной роли крутилось во всю! Пройдя несколькими пустынными переулками, мы вышли на оживленную улицу с большим количеством магазинов, пестрым и шумным потоком людей. Макс остановился на углу перекрестка, видимо, соображая, где мы находимся, и далеко ли отсюда он запарковал машину.

Это было сильнее меня, я не могла упустить такой возможности и не сыграть этой сцены в жизни! Подойдя к нему вплотную, я тихо спросила, беря его за рукав куртки:

— Тебе не нужно поправить запонку?

Ответом был его ошалелый взгляд.

А чего ты хотела, дорогая? В юности вы смотрели разные фильмы. Но все равно спасибо тебе, Бонд, Джеймс Бонд, что ты спас радистку Кэт. Может, стоит подумать об объединении героев? Представляешь сцену, радистка Кэт млеет от счастья в объятьях Джеймса Бонда где-нибудь под пальмами, допустим на Антибах?! Да, неплохо бы смотрелось. Правда, как потом утешить незадачливую героиню, когда в следующей серии она увидит другую радистку в объятьях своего супергероя?! Ой, беда…

По приезде домой, а квартиру Самоэля теперь с полным правом можно было считать своим домом, я бросилась к телефону звонить в Москву. Сначала мужу и сыну.

— Катерина, ты где? — Монотонно басил в трубку Павел. — Ушла, ничего не сказала, не позвонила. Я волнуюсь.

— Паша, я далеко, не в Москве. —— Но он меня не слышал, продолжая перечислять не произведенные мною действия. —— Подожди, не зуди! Выслушай меня! — Обычно таким не самым выдержанным тоном я прерывала его бесконечные монологи. — Ты и Мишаня свободны! Больше нет никакого долга! Граната свои деньги получил.

— А ты откуда знаешь? Ты вообще где? — Ничего не понимая и не веря в то, что я ему кричу, удивлялся Павел.

— Я же тебе говорила, что нашлись люди, готовые нам помочь. Подробности можешь узнать у Мишани. Я в Лондоне, потому что Граната взял меня в качестве прикрытия.

— Да как он смел! Сволочь!

— Все, Паша. Все закончилось благополучно. Он уже в Москву летит.

— А ты? Ты когда?

— А я пока здесь... здесь останусь. Я устала, очень устала, понимаешь. Ты же меня всегда понимал, по крайней мере, старался. И я старалась, а теперь...

— Котенок, я без тебя не смогу... — жалобно, почти пропищал он.

—    Сможешь. Человек привыкает ко всему. — Я говорила уверенно и спокойно, потому что решение было принято и уже не резалось по живому — Там, в тайничке деньги лежат. На первое время тебе и Димке хватит. Купи новую машину. Да не экономь зря, а то я тебя знаю. Димку не обижай. Все, Паша, целую.

Вот и закончилась моя семейная жизнь. Коротко и ясно. Точка поставлена. Прощай, Павел Кремер. А теперь сын. Вот где она, самая боль.

Я позвонила ему в Питер.

— Мам, ты надолго?

— Димуля, я не знаю. Наверное, надолго. Может быть, ты все-таки передумаешь и переедешь ко мне?

— Нет. Здесь друзья, школа... Нет, мам.

— Хорошо. Решай сам. Ты уже взрослый. Только помни, что я всегда тебе говорила: мама поможет в любой ситуации. Даже сейчас, когда меня нет рядом, только одно слово, и я буду с тобой. Я тебя очень люблю.

— И я, мамуль. Ты же знаешь. Не переживай. Все будет хорошо. Я тебя целую.

— Я буду тебе часто звонить. Только не думай, что я тебя бросила. Целую, родной.

Именно этот болезненный вопрос острой бритвой наотмашь полосовал мое сердце: не бросила ли я его ради кучи денег?

Вся эта трагикомическая история с Гранатой, которому почему-то не захотелось спокойно, сидя у себя «на хазе», получить причитающиеся ему деньги, а потребовалось мое личное участие и присутствие, нарушила все мои планы. Я не успела убедить, уговорить, в общем, «дожать» сына перебраться ко мне.

Больше всего меня смущало отсутствие серьезных доводов, или говоря по-научному, мотивационно-причинной базы моего поступка. Если бы я так поступила ради другого мужчины, ради большой и светлой любви, последней всепоглощающей страсти женщины на излете своей молодости, я смогла бы себя понять. А то ведь ради тихой спокойной жизни. Подожди, подожди, дорогая. А кто тебе сказал, что ты собираешься жить тихо и спокойно? Ведь все это сумасшедшее, сказочное богатство достанется ему! И все, что ты сейчас делаешь и будешь делать, ради него, твоего мальчика!

Господи, как я не люблю эти обманные слова: «ради тебя», «ради твоей же пользы». Нет, я их ненавижу! Как часто люди прикрываются ими, прежде всего, ради своей выгоды. Как часто взрослые, произнося их, несут зло, калеча и ломая детские души.

Все мое детство связано с этим рефреном. И хотя я была самым что ни на есть обыкновенным ребенком, родители наказывали меня за малейшую шалость, — для моей же пользы. В подростковом возрасте меня, для моей же пользы, приучали к домашней работе. Кто бы с этим спорил! Прекрасная идея! Вот только методы подкачали. Весь смысл воспитательного процесса сводился к тому, чтобы заставить меня что-то делать по дому как раз в тот момент, когда я занята своими детскими делами: когда играю с подругами, когда мне осталось прочитать две страницы в книге, когда я разучиваю новую песню на гитаре.

В моем тогдашнем представлении, да и в теперешнем, можно было немного подождать. Но нет, так же не интересно, нужно, чтобы именно сейчас, сию минуту, — опять-таки, для моей же пользы. И я, естественно, сопротивлялась, что давало родителям лишний повод сказать, какой у меня упрямый и несносный характер. Все свои решения они «продавливали» через мое неприятие. Может быть, поэтому я так не люблю всю эту домашнюю уборочную и готовочную маету. Самое лучшее, что они в дальнейшем сделали для моей пользы, это — оставили меня в покое. Но все мое детство, отрочество, да и юность были омрачены бесконечными конфликтами с родителями по самым разным поводам.

Став взрослым, человек, как правило, свою семейную жизнь и отношения с близкими строит по одной из двух моделей: семья его родителей, если эту модель он считает самой правильной и рациональной, либо нечто противоположное тому — если боится повторения своего негативного опыта. Я пошла вторым путем. Своего сына я редко заставляла что-то делать, в основном шли уговоры, но без занудства. Наказывала, конечно, но редко. Когда стал постарше, в ход пошли договоры: не можешь сейчас, сделай через десять минут, через полчаса, через час. Но сделай!

Иногда бывала с ним очень жесткой. В первый раз это случилось, когда ему было три года. Он решил устроить мне истерику на улице. Честно говоря, я тогда сильно испугалась: кругом люди, оборачиваются, смотрят, а он бросается на землю и вопит, что есть сил. А главное, трудно принять, что это мой родной, такой ласковый и спокойный ребенок.

Я с ужасом посмотрела на его орущее и извивающееся в конвульсиях тело, молча повернулась к нему спиной и пошла. Через две секунды он шел рядом со мной. И больше никогда никаких истерик. Второй случай, когда мне пришлось поступить с ним жестко, был уже в подростковом возрасте. После изобилия, в каком мы купались, не отказывая ни себе, ни ему ни в чем, наступили дни безденежья и тотальной экономии. Чтобы приобрести что-то, приходилось тысячу раз обдумывать и изворачиваться. А ему вдруг приспичило, в четверг и больше никогда, купить какой-то прибабах в свой компьютер. И когда ему было в этом отказано, на меня и на Павла полился поток обвинений в нашей несостоятельности, как родителей и как неудачников по жизни, не умеющих зарабатывать деньги. Единственный пришедший на ум способ остановить этот нестерпимый поток словесной грязи — молча взять его за руку и выпихнуть за дверь квартиры. Правда, напоследок я сказала ему: «Ищи себе других родителей!» И как тогда в детстве, больше никогда никаких истерик.

У Павла с сыном были свои отношения. Назвать их сложными нельзя, потому что они банально грызлись между собой, как кошка с собакой. Павел с самого малолетнего возраста бесконечно задевал сына, поддевал, часто доводя его до слез.

Сначала я поступала по науке: ребенка в одну комнату, а в другой — вдалбливала его отцу, что он поступает, мягко говоря, неправильно. А потом мне эти постоянные перепалки и разборки настолько надоели, что, отбросив все педагогические приемы и тонкости, я в присутствии сына, «вламывала» его папаше все, что думала насчет его отношения к ребенку, а иногда и его умственных способностей. Естественно, укреплению семьи это не способствовало. Павел на меня страшно обижался, считая, что я подрываю его отцовский авторитет. Но мне уже было все равно.

Больше всего в этой ситуации мне не нравилось, что он никак не мог понять, принять или научиться стать сыну другом. Тем более что я знала, как мой муж умеет дружить. Но все было бесполезно. Пашка смотрел на меня щелочками своих голубых глаз, кивая головой в знак согласия с моими умными мыслями. А на завтра все повторялось вновь. Поэтому сама собой определилась моя основная функция по отношению к сыну: защита. Он всегда должен был знать, что мама защитит его в любой ситуации. Даже если он не прав, сначала защита, а потом «разбор полета».

Много лет я провела в переживаниях по поводу наших взаимоотношений. Корила себя, что не могу достучаться до понимания обоих, жить в добром согласии, не причиняя обид близким, которых любишь. А в том, что муж любил меня и сына, у меня не было никаких сомнений. Значит, нужно еще и еще раз объяснять, доказывать, просить. По отдельности и тот и другой со мной соглашались, но стоило им оказаться вместе, как тут же начинались громкие стычки и конфликты, потому что мальчик уже вырос и научился серьезно отбиваться.

Но я же умная, я докопалась до истоков и этой проблемы. И сейчас, положив трубку, поняла: я развязала и этот кармический узел. Сыну больше не нужна моя постоянная защита. Теперь он сумеет постоять за себя сам. Но если понадобится моя помощь, я обязательно буду рядом, на то я и мать.

А что касается моего поступка, то не надо себя обманывать — я осталась в незнакомой стране, прежде всего, ради себя, ради той цели, которая теперь была ясна, ради того, чтобы реализовать себя с помощью наследства Самоэля. Мне же не просто так дали деньги здесь, привели в эту страну, более того, дали поводыря.

Следующий телефонный звонок был Мишане — тот был вне себя от счастья.

— Миша, если кто-нибудь будет расспрашивать обо мне, скажи, что когда в последний раз говорила с тобой по телефону, была невменяемой. Может, в психушку попала. Ври, что хочешь, только правдоподобно. Павлу про меня ни слова! Ты ничего не знаешь. И решай, что ты будешь делать с фабрикой, потому что через месяц-другой я тебя вызову. Павел один без тебя все равно работать не сможет. Так что лучше все продавай. А за него не беспокойся. Я ему в Москве дело найду.

Ну, что же, прощайте, Екатерина Михайловна! Здравствуйте, Кэтрин Кремер! А еще лучше, как говорит мистер Ландвер, леди Кэтрин! Ты заплатила по долгам во всех смыслах, расставила все знаки препинания в прошлой жизни, и теперь можешь смело шагать в новую. Удачи тебе, Катюша!

ГЛАВА 11. ЧТО ПОЛУЧИТСЯ, ЕСЛИ СКРЕСТИТЬ ЭЛИЗУ ДУЛИТЛ С ВЕРОЙ ПАВЛОВНОЙ?

После своего второго пришествия я попросила Макса дать мне какое-то время на передышку, и он, учтя мои пожелания, устроил тур по Лондону. Мы ходили по всем тем историческим достопримечательностям, какие посещают туристы, с той лишь разницей, что у меня был индивидуальный гид, и мы не «щелкались» на каждом углу. За эту неделю он просто до смерти ухандокал меня экскурсиями по всевозможным музеям, выставкам, соборам, дворцам. А по вечерам мое знакомство с городом, где я предполагала провести ближайшие несколько лет своей жизни, расширял и углублял посещением театров, преследуя, безусловно, еще одну цель — полное погружение в английскую речь. От каких-либо других развлечений я отказывалась, а он не настаивал.

На очередном театральном представлении, куда мы пошли после ужина в маленьком ресторанчике, Максу приходилось периодически меня подталкивать, чтобы я не так откровенно клевала носом. Но в машине моментально отрубилась. Проснулась от странного ощущения, что приятно и легко качаюсь на морских волнах, в то время, как мои ноги почему-то трепыхаются в пустоте. Как не тяжело было открывать глаза, любопытство все же пересилило. Оказалось, что Макс со мной на руках поднимается по лестнице. В лифт, видимо, в таком положении я не умещалась.

Сильные мужские руки, чуть показавшийся ежик щетины на щеке, тонкий приятный запах парфюма, и эти губы, к которым так захотелось прильнуть.

Ну, прильнешь, а дальше что? Ну, получишь удовольствие, а дальше? Он и так имеет над тобой слишком большую власть. Ты держишь его при себе только потому, что у тебя нет другого выхода. Признайся, что ты его боишься, как боишься любого мужчину. А для этого Бонда ты, как и все остальные, всего лишь милый эпизод, наивная женщина. Ну, и что из того, что у тебя есть миллионы? Он с удовольствием поможет тебе их прожить. А когда надоешь, поменяет на другую. Станешь отработанным материалом. Убедила? Тем более что Самоэль завещал их совсем с другой целью.

Когда Макс поднялся на последнюю ступеньку лестничного пролета и подошел к двери, я уже нашла в себе силы сказать ровным и спокойным голосом:

— В следующий раз, когда я усну в машине, разбуди меня. Я дойду пешком.

Он поставил меня на пол. И я, чтобы не видеть его разочарованного лица, повернулась к нему спиной, доставая ключи из сумочки.

— Кэтрин, ты так сладко спала.

— Хорошо. Но в следующий раз сделай, как я просила. Спокойной ночи.

А потом началась настоящая учеба, в полном смысле этого слова. С утра английский: два часа грамматики, два часа разговорный. Перерыв. Домашнее задание. Еще один перерыв. Три часа английский по специальности и чтение специальной литературы по ювелирному искусству и драгоценным камням. Два раза в неделю посещение спортзала. По воскресеньям утренние пробежки или велосипед. Один раз в неделю массаж и косметолог, ну нужны же хоть какие-то положительные эмоции. Макс не оставлял мне ни минуты свободного времени. Разнообразные выставки, концерты, театры, не важно что, главное язык. Спасибо, что преподавательницу нашел русскоязычную, мою бывшую соотечественницу, много лет прожившую в Англии. Но так ее, видать, запугал, что свой родной русский она вспоминала крайне редко, только в экстренных случаях. А потом, когда я немного освоилась, сменил ее на одноязычную.

В бытовом общении моей наставницей была Мэри. Вначале наши диалоги больше были похожи на пантомимы. Но, и ей Макс, видимо, разъяснил, что ее функции состоят не только в работе по дому, но и в разговоре со мной по всевозможным пустякам, связанным с ведением домашнего хозяйства, моего гардероба и гастрономическим тонкостям.

Специальным английским занимался он сам. Не знаю, для чего он это делал: чтобы сэкономить мои деньги, или чтобы помучить меня? Но мне эта мука была приятна. Нашим отношениям я нашла четкое определение, позволявшее относится к нему с искренней теплотой и принимать его ответные чувства, не переходя той грани, что так пугала меня. Мы стали хорошими друзьями. Я знала, что обманываю себя, но пока меня это устраивало.

Через полгода я обнаружила, что он почти перестал говорить со мной по-русски. Медленно, но верно Макс все же добился своего. Русские слова вставлял в исключительных случаях, когда не мог объяснить мне по-английски, и когда видел мой беспомощный, растерянный взгляд. Но за что я ему особенно была благодарна, так это за тактичность, с какою он поправлял мои ошибки.

Однако посадить меня окончательно в языковую клетку ему не удалось. Через три месяца после разборок с Гранатой ко мне приехал Мишаня. Это время ему понадобилось на окончание работ по заказам и продажу оборудования фабрики. Вырученную сумму он оставил дочери, только что вышедшей замуж. Павлу якобы его долю перевела я. Макс подыскал Мишане приличную квартирку, а я обставила ее мебелью и компьютером с интернетом.

Мистера Ландвера Мишаня принял за того самого человека, который и будет финансировать мой безумный проект. «Безумным» он назвал его потому, что от Мишки, хотя всю жизнь он имел дело с золотом и бриллиантами, всегда требовали неимоверной красоты за минимальные деньги. А тут его не ограничивали ни в чем — ни в фантазиях, ни в затратах. Мне нужна была дорогая красота. Красота и оригинальность, свой неповторимый стиль. Стиль ювелирного дома «Кремерз Хаус».

Еще до его приезда я стала подыскивать помещение для мастерской. Вернее, этим занимался Макс, а я осматривала и выносила решение. Поиски заняли приблизительно месяц, но я нашла то, что хотела. Это была часть одного из этажей трехэтажного здания. Из прихожей, в дальнейшем ее переделали в бункер с камерой для опознавания посетителей, был вход в большое помещение, где можно было расположить все необходимое оборудование и рабочие места. Окон не было, только узкие щели под потолком, что для ювелирного производства весьма кстати. С двух сторон этой большой залы симметрично находилось по две двери в небольшие комнаты. Я их сразу распределила: одна — кабинет Мишани, одна — мой офис, следующая — сейф и последняя — техническая (туалетная).

При оборудовании мастерской стало понятно, какой клад я приобрела в лице Мишани. Он отлично во всем разбирался, знал, что покупать, сколько, на чем можно сэкономить и как все разместить, чтобы было удобно.

После того, как Мишаня немного обустроился, а главное, понял, что от него требуется как от профессионала, встал вопрос о мастерах. Для начала мы решили пригласить ребят из Москвы, за которых Миша ручался, как за ювелиров-универсалов очень высокого класса. Некоторые из них были неплохо устроены и на родине, но не прочь были, как оказалось, поработать и за границей. Поэтому с первого дня, как только мы оборудовали мастерскую, в ней началась работа.

Что касается творческого процесса, то был тут один существенный нюанс. Дело в том, что я, как только начала вынашивать этот фантастический проект, свой ювелирный дом, приняла для себя одно важное и ни при каких обстоятельствах не нарушаемое условие: из стен моей мастерской не выйдет ни одного изделия, которое мне не нравится. Пусть оно будет оригинальным, суперпрофессионально выполненным — но если оно не отвечает моим эстетическим воззрениям и вкусам, то будет безжалостно браковаться. И напрасно Мишаня уговаривал меня, намекая, что не у всех такой тонкий вкус, а найдутся и те, кто будет «писать кипятком», я была непреклонна. И это вызывало у нас самое большое количество споров и разногласий.

Мишаня в ювелирном деле был богом, магом, волшебником. Он мог сотворить абсолютно все, но основным мотивом его фантазий, его «коньком» все же было русское псевдобарокко, по крайней мере, так для себя я определяла его стиль. А мне нужно было что-то абсолютно другое, то чего не было у других. Мне хотелось заявить о себе чем-то особенным, как, впрочем, любому нормальному думающему человеку, независимо от области применения его сил.

Проблема состояла еще и в том, что я не была ни профессиональным ювелиром, ни профессиональным художником, и муки творчества переживала впервые. К тому же я хорошо представляла, что покупателями моих изделий будут не просто богатые люди, а очень богатые. И за эти деньги я должна была предложить нечто такое сногсшибательное, чего они не найдут ни в каком другом месте.

Я начала скупать всевозможные фотоальбомы ювелирных украшений разных народов, эпох, мастеров. Просиживала по ночам в интернете, пытаясь зацепиться хоть за какую-то деталь, которая вывела бы меня на главное направление. Этот безумный поиск продолжался бы до бесконечности, если бы не Макс. Наверное, планида у него такая — выручать меня из всевозможных мною же созданных проблем.

До этого он не особенно вникал в суть наших с Мишаней споров и дискуссий, считая, что это не его сфера интересов. Правда, иногда с любопытством разглядывал меня — как потом выяснилось, его смущали мои покрасневшие от бессонницы глаза и не выспавшийся вид.

Мы сидели в кабинете за столом и разбирали очередную главу принесенной им монографии по определению различных характеристик изумрудов. У него зазвонил сотовый. Максу много звонят, он занятой, деловой человек с большим количеством связей. Половину этих связей составляют женщины. Вот и сейчас позвонила очередная якобы клиентка. Почему «якобы»? Потому что если бы это действительно была клиентка, он вел бы разговор при мне, а так, извинившись, вышел.

Как хорошо, что все уже сказано до меня. Миллионы людей переживают подобные чувства, но только кому-то одному дано вот так просто сказать:     «Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами...» И не надо изобретать никакого велосипеда. Спасибо Вам, Марина Ивановна.

Рассуждая на привычную для себя тему, я поудобнее пристроила руку под голову в ожидании его возвращения и... провалилась. Очнулась оттого, что у меня занемела вся правая сторона тела. Макс сидел рядом в терпеливом ожидании, задумчиво теребя волосы на виске. Увидев, что я проснулась, он начал без околичностей:

— Кэтрин, тебе надо было отменить сегодняшнюю нашу встречу.

— Почему? — Удивилась я. С какой такой стати я должна лишать себя удовольствия видеть его?

— Я не знаю, что ты делаешь по ночам, это твое личное дело... Но...

Продолжить он не смог из-за моего истерического хохота.

— Я сказал что-то смешное?

Конечно, смешное. Я же не интересуюсь, где и с кем он проводит ночи. Я приговорила нас к полной свободе друг от друга.

— Макс, мне стыдно признаться, но я сплю с компьютером.

Он внимательно выслушал мой экспрессивный рассказ о муках рождения собственного стиля, творческих метаниях и идиотских желаниях покорить избалованную публику, но не проявил к этому, как всегда, особого интереса. Только на прощанье с сочувствием посмотрел. А через несколько дней меня разбудил его очень ранний звонок:

— Алло, Кэтрин, я не прервал твои интимные отношения с очень умной машиной?

— Нет, ты прервал мой утренний, сладкий сон.

— Извини, я обычно в это время уже не сплю.

— Макс, ты хочешь, чтобы я составила тебе в этом компанию?

— Не возражал бы. Но я не об этом. Мне только что пришла в голову одна интересная мысль. А что, если тебе снова взглянуть на твое «испанское наследство»?

Макс, умница, светлая голова! Как же я сама об этом не подумала? А не подумала потому, что при упоминании о нем у меня в глазах возникал только один блеск. Его было так много, что я толком и не рассмотрела самих украшений. Да и ни к чему мне это было тогда.

— О’кей, заезжай за мной в девять!

— А занятия?

— Макс, посмотри на часы. Ты звонишь мне пол-седьмого утра. А сам хочешь, чтобы я вырабатывала у себя терпение, ерзая на стуле?

На этот раз я внимательно и придирчиво рассматривала содержимое железного ящичка. Меня интересовала не ценность камней, а форма, в какую мастер их убрал. Для начала я выбрала украшения с изумрудами. Огромные камни насыщенного зеленого цвета в обыкновенной, на первой взгляд, оправе. Но на второй взгляд замечаешь, что эта изысканная простота сотворена мастером ради того, чтобы подчеркнуть красоту самого камня. Никакой вычурности, нелепых завитушек, бриллиантовой крошки и других отвлекающих моментов от самого камня деталей. А вот на серьгах рядом с изумрудом настоящий ювелирный шедевр — золотая роза. Сразу возник рой идей, как можно изменить композицию, что добавить или убрать. Слава Богу, я нашла то, что так безуспешно до сих пор искала! Теперь я знала, что меня ждет успех.

Когда я, радостная и воодушевленная, подлетела к Максу по выходе из хранилища, то застала его в каком-то странном удивленно-задумчивом состоянии. В вытянутой руке он сжимал свой сотовый, не отводя от него глаз.

—— Какие-то проблемы? — Спросила я, кивая на аппарат

— Да нет, пустяки. Ну, а у тебя как дела? Что-нибудь нашла?

— Макс, можно я тебя поцелую? — Я чмокнула его в щеку.

Опять этот дурманящий аромат. Какая сладкая пытка!

В машине я достала коробочку, куда положила выбранные украшения, и передала ему, чтобы он рассмотрел их поближе. Попросила выбрать из нее серьги и одела их.

— Тебе очень идут зеленые камни, — оценил он.

— Я знаю.

— А теперь можно я тебя поцелую?

Он наклонился и нежно поцеловал, но не в щеку, а в шею рядом с серьгой.

Змей-искуситель, опять за свое! Наверное, так ты целовал прошлой ночью ту худющую кикимору, что прямо-таки повисла на тебе...

Позавчера Макс пригласил меня в ресторан по случаю полугода моего «восшествия на престол». Я только отошла к зеркалу, чтобы поправить прическу, как тут же к нему подлетела эта «мочалка». А потом все время, что мы там были, делала ему разные знаки. Вечер был испорчен. Но самое неприятное случилось позже, когда она стала посылать ему сообщения на сотовый, и он, думая, что я ничего не понимаю, быстро расплатившись, отвез меня домой. А сам...

Теперь ты поняла, Катерина, что с таким мужчиной лучше дружить, чем... Чем, что? Не задавай глупых вопросов. Господи, кем и какой надо быть, чтобы удержать такого мужика?

Привезенные мною украшения Мишаня разглядывал довольно долго, и в лупе, и без нее. Я уже сама немного разбиралась в камнях, но мне была важна его оценка не только их, сколько всего изделия, а главное, понравившегося мне стиля.

— Ну, что же, Катюша! Модели совсем неплохие. Есть над чем подумать. Сами камни исключительные, и чистота, и размер. Да к тому же антиквариат!

— Я думаю, Миша, раритет. Век эдак 15-16.

Мишка присвистнул.

— Это тебе того, твой подарил?

Я не сразу поняла, о чем он.

— Ну, этот, твой друг, адвокат?

Мне пришлось утвердительно кивнуть головой.

—— Что же, хороший подарок, — одобрил Мишаня. — Он это купил?

— Нет. Это семейная реликвия. Ты слышал что-нибудь о золоте испанских евреев?

Я собрала драгоценности и пошла спрятать их в сейф. Когда вернулась к Мишане, то нашла его с вытянутым от удивления и восхищения лицом.

— Кать, я вспомнил. Мне несколько лет назад один мой клиент показал статейку из израильской газеты, ну, у них там того, много газет на русском языке выходит. В ней говорилось, что одна богатая, но одинокая дама, завещала государству Израиль драгоценности, полученные ею в наследство от своих предков, испанских евреев. Уж не знаю, чего там было, но оценивалось это...

И он назвал сумму, от которой у него и вытянулась физиономия.

Обсуждая и разбирая эскизы, сделанные Мишаней, мы пришли к выводу, что нужно обязательно сфотографировать оригиналы. Тем более что покупка хорошей фототехники была в ближайших планах: на подходе первые изделия «Кремерз Хаус».

О работе ювелирного производства я знала едва ли не все, но в теории. Павел всегда подробно делился со мною всем, что случалось в его жизни. Поэтому, когда он вошел в долю к Мишане, став его компаньоном, мне не надо было постоянно присутствовать у них на фабрике, чтобы досконально изучить тонкости технологического процесса. Я вместе с ним заочно начала осваивать разные ювелирные профессии. Вначале Паша занимался тем, ради чего Мишаня и взял его к себе: контролем и учетом золота и камней, расчетом цены каждого изделия, а также контролем над мастерами.

Но заказов было много, а рабочих рук не всегда хватало. И мой муж, никогда не чуравшийся никакой работы, потихонечку научился разным подсобным ювелирным специальностям: делал резинки с деталей изделия, восковки, стал литейщиком золота и серебра, наносил эмали и выполнял массу других тонкостей, о которых я как обыкновенный несведущий человек и не подозревала. Помимо этого, он подробно объяснял мне, что такое закрепка камней, ювелирные «елки», и какие чудеса творят настоящие мастера-модельеры.

Каждый вечер за ужином он так красочно это описывал, что мне казалось, будто я сама работаю в этом бриллиантово-золотом балагане. Почему балагане? Да потому, что мои дилетантские представления о ювелирном деле как о точнейшем и чистейшем производстве были полностью уничтожены. Судя по степени загрязненности его рабочего халата, который он периодически приносил для стирки, работа ювелира была как раз очень даже пыльная и грязная, а временами и жаркая, о чем свидетельствовали многочисленные коричневые подпалины.

Он взахлеб рассказывал о каком-нибудь новом заказе, для которого Мишаня выдал очередной шедевр, описывал его хитроумную и оригинальную конструкцию. У меня перед глазами сверкало чудо-великолепие. Но через две-три недели Паша приносил какую-то матово-шершавую фиговину из серебра со следами воска или гипса. И я с пренебрежением спрашивала: ну, и где тут шедевр? Вещица была грубая, без каких-либо намеков на изысканность. А вот недели через три передо мной лежал обещанный шедевр, отлитый из золота, отполированный до положенного идеального блеска, со сверкающей россыпью бриллиантов. При этом Павел сокрушался, что заказчик подкачал, решил сэкономить на камнях, поэтому пришлось вставлять не самого лучшего качества. А по мне, так это была неописуемая красота!

Теперь же все свои теоретические познания я воплощала в реальность. Поэтому когда начались работы в мастерской, я не задавала глупых вопросов, не давала нелепых рекомендаций. Наоборот, все мои чудо-мастера были уверены, что на этом деле я «съела собаку», а то и две. Разумеется, я не разубеждала их в таком приятном для меня заблуждении. И в этом мне помогал Мишаня.

О нем разговор отдельный. Я восхищалась его умением грамотно организовать сложный технологический процесс, быть в курсе всех работ, вовремя проконтролировать и подкорректировать, найти любую ошибку, за всем проследить и до глубокой ночи, когда уже в мастерской никого не осталось, что-то рисовать, рассчитывать. А еще он успевал ставить на ночь литье, чтобы пришедшие утром мастера имели все необходимые детали. Это был настоящий работоголик, не понимающий, как можно жить по-другому.

    Вдобавок к знаниям всех ювелирных премудростей Мишаня умел выданные им на гора шедевры запечатлевать для вечности, то есть не менее профессионально их фотографировать. Что это особое искусство, я поняла, когда стала ему обучаться под Мишкиным руководством. Он оборудовал мини фотоателье, где мы, меняя фоны, ракурсы, освещение и композиции, стали снимать наших «звезд» — первые работы, выпущенные ювелирным домом «Кремерз Хаус».

Это был настоящий полет фантазии Михаила Файнберга. Не знаю, кто из нас был более счастлив, он или я. Каждая вещь была необычайно красива, конечно же, на мой вкус. Но, глядя на эти стильные и уникальные вещицы, я понимала, что он у меня не самый худший. Красота каждой из них была неповторима — изготовление второй такой вещи не предполагалось. Только по особому заказу покупателя.

Я смотрела на эти первые сверкающие ласточки и подсчитывала, сколько времени мне понадобится, чтобы заполнить ими три магазина, к открытию которых следует начинать готовиться в соответствии с разработанным мною планом.

Мне понравилось, как грамотно и искусно Мишаня использовал стиль изумрудного гарнитура «испанского наследства», поэтому продолжила работы в этом направлении, каждый раз привозя из банка новый комплект. Мишка долго и внимательно рассматривал уникальные драгоценности, ничего не говоря, только недоуменно пожимая плечами. На четвертый или пятый раз, вертя в руках колье с рубинами и бриллиантами, он не выдержал:

— Удивительно! Но это действительно старинная работа!

— В каком смысле? Ты разве сомневаешься?

— Катенька, я же тебе ту историю про аукционы не придумал. Так ведь на самом деле богатых дураков «делают». Ты думаешь, умельцу сложно освоить закрепку времен Фаберже или вот этого неизвестного мастера и найти старинный камень с соответствующей огранкой? А нет, так огранить под заказ? Ювелирные подделки удаются чаще всего. А у твоего хахаля вон этого добра сколько. Я и подумал, может он того, по незнанию столько денег на дорогие безделушки потратил.

Мишаня недолюбливал Макса, но денег его пожалел.

Я надела на себя эту потрясающую роскошь, чтобы оценить весь комплект. Но глядя в зеркало, думала только об одном, интересно, куда бы сейчас Максу захотелось меня поцеловать? Да, сладкую пытку я себе придумала.

Когда все содержимое сейфа было переснято в разных ракурсах и положениях, мне пришла мысль сделать одно из этих уникальных средневековых произведений искусства своей «визитной карточкой». Макс эту идею поддержал, тем более что надо было приступать к обдумыванию рекламной компании. Сказка про русскую золушку, ставшую в одночасье, английской миллионершей, сама по себе великолепный пиаровский ход. Но упоминание о наличии у меня испанских драгоценностей значительно повышало мои шансы получить титул «Бриллиантовой королевы».

Выбирать долго не пришлось. Тот самый изумрудный гарнитур, что дал направление стилю «Кремерз Хаус», и стал его эмблемой. Именно его фотографии будут помещены во всех рекламных буклетах и проспектах.