Олеся Коптева — Клоун февраля

Воробей Терентий поежился, вздулся мягким комочком коричневых перьев, клюнул снег перед собой: показалось, зернышко лежит — ошибся. Зыркнул темным глазом на соседа: смотри-ка, до сих пор сидит и зубоскалит... Нет, брат, не проведешь! Счастливые так не улыбаются. Так от горя бывает. Когда настолько больно, что хочется плакать, а слез нет.

Наш пернатый мыслитель оказался удивительно проницателен. Сидящий рядом с ним на скамейке человек улыбался нерадостно, горько и даже заплакал бы, наверное, если бы умел. Но — увы и ах! — смех, и только смех был вечным спутником Тёмочкина по жизни. Смех как судьба, смех как профессия. И даже по фамилии — Вы спросите любого! — его мало кто знает, а скажете: «Васечка» — кивнут многие. И улыбнутся, вспомнив что-то. Теплое такое, светлое. Откуда-то оттуда, из детства: Васечка-клоун.

— Фу, это позор вообще! — скривился в презрительной усмешке двенадцатилетний отпрыск Тёмочкина Дима. — Чё за профессия такая — клоун?! Уж лучше бы зэк.

— Да ты гонишь! — пихнула его локтем сестра Марина. — Зэк — это не просто лучше, зэк — это круто! Можно врагов пугать. И друзей сразу больше становится. Уважают!

Дети Тёмочкина родились в один и тот же день, двадцатого октября, в разницей в два года и были удручающе друг на друга похожи. Оба мучительно страдали от ласковой фамилии (особенно Дима) и несерьезной профессии отца, в эпоху евро-долларовых отношений казавшейся гуманистической насмешкой окружающему миру. В календаре их отношений с отцом было несколько важных дат: день их рождения, Новый год и дни папиной зарплаты, в каждый из которых им полагались неизменные субсидии из отцовского кармана, а посему в эти дни его любить стоило. В остальные — необязательно. Неизвестно же, перепадет что-нибудь за это или нет.

— Зря, дети, папочку ругаете, — ехидно протянула жена Васечки, высунувшись из коридора с кисточкой для туши в руке. — Он у нас ещё ого-го, звезда! Ему даже девки какие-то звонят! Поклонницы, наверное. Или мартышки цирковые по телефону говорить научились. Да-а-а! Он у нас о-о-очень смешной. И рылом на покемона похож становится, и денег приносит так мало — обхохочешься! То ли дело у соседки Петровой мужик — вот это да-а-а!

«Мужик соседки Петровой» вообще был личностью полулегендарной. Послушать жену Тёмочкина — так это благодаря ему, благодетелю, до сих пор не растаяли льды Арктики и солнце не рухнуло на Москву. Всем хорош. Хоть прямо сейчас в рамочку и на стенку! Как стать похожим на этого человека, Васечка не знал. Вот детям угодить проще: надо кого-нибудь убить. Или ограбить банк. Тогда его посадят, и они будут им гордиться.

Тёмочкин вздохнул, решил не дослушивать филиппику в свой адрес — успеет ещё, весь вечер впереди — и ушёл на работу.

В цирк он всегда ходил через парк, где ещё в далеком детстве гулял с отцом, боевым генералом. Парк менялся, седел, взрослели дети, в нем гулявшие, выходили замуж, женились, приводили своих детей. Парк жил. Здесь-то, на одной из скамеечек, Терентий и подметил грустного клоуна. Васечка смотрел куда-то мимо прохожих и ел шоколадку. С детства у него такая привычка. На улице всё кажется вкуснее. Мимо прошли мальчишки-школьники. Терентий скакнул за лавку: да ну их, этих хулиганов! Все норовят то поймать, а то и вовсе камешком кидают. Противные! Васечка же поглядел на ребятишек с жалостью: тяжелые ранцы с плеч спустились ниже, на руки, почти до локтей и школьники были похожи на птенцов, сложивших на спине крылья перед полетом. Маленькие и жалкие. Как и он сам. Увидел Терентия, бросил ему коричневую сладкую дольку. «Фи, что это?» — скривился воробей. — «Тако-о-ой горелый сухарик??? Ну, уж нет, благодарствую, сами ешьте». Демонстративно отвернулся, даже в сторону отпрыгнул, но любопытство пересилило, и шоколадке была отдана честь быть клюнутой. «М-м!» — польщено чирикнул Терентий. — «Какой добрый дяденька! Пожалуй, надо его поощрить». Ну, Вы, конечно же, знаете, что птицы — великие волшебники, не правда ли? Как это нет?? Ну, так вот, теперь это не тайна. Терентий довольно облизнулся, внимательно посмотрел на Тёмочкина, махнул крылышком и что-то зачирикал на иностранном наречии. Правда, ничего не произошло. Где Вы видели, чтоб чудеса сразу случались? Вот то-то и оно, что в сказках, а жизнь — она посложнее будет. Но чудо обязательно произойдет, будьте уверены! Вот Терентий, например, на этот счет совсем не переживал.

Сразу за аллеями начинался старый мост. Здесь Васечка непременно останавливался. Это тоже было своеобразным ритуалом, как и прогулка по парку. Посмотрит на воду под сваями, улыбнется пыльным перилам, и дальше пойдет. Сегодня утром Тёмочкина на мосту ждал сюрприз: его привычное место у надписи «Коля дурак» было занято! У парапета стояла женщина в темном пальто и глядела на заледеневший канал. Тёмочкин решил привычке не изменять, встал рядом. Женщина повернула голову и ойкнула:

— Ну, надо же! А я тебя везде ищу! Вот повезло!

Васечка улыбнулся, вглядываясь в странно знакомые черты.

— Ты меня не узнаешь? — расстроилась женщина. — Я Алиса, Алиса Ярская.

— Алиса… Ну, конечно же!! Привет! — обрадовался Тёмочкин. — Сколько лет! Лет сто — точно! Но ты хорошо выглядишь! — косолапо пошутил он.

— Спасибо, Вася, — как-то невесело, даже нервно улыбнулась старая знакомая. — А я думала, ты на встречу выпускников придешь, мы там поговорим, а ты…

— У меня гастроли были, — смущенно перебил одноклассницу Тёмочкин.

— Да-да. А ребята дали твой номер. Домашний, правда. Только я, кажется, не вовремя позвонила. Мне были не очень рады… — Алиса говорила сбивчиво, покашливая и сжимая пальцы в ярких варежках. — Но это не важно сейчас! В общем, понимаешь, у меня очень большие проблемы. У меня сын болеет, лейкемия, и неизвестно… — она на мгновение закрыла глаза, неровно вдохнула, будто задыхаясь и продолжила: — как там дальше будет. Понимаешь, он очень славный и веселый. Был, во всяком, случае. Он очень любит праздники и цирк. Я тебя хотела попросить, чтоб ты пришел к нему в больницу. Ненадолго. Ему всего 6 лет, и он быстро устает. Просто попробуй сделать так, чтобы он улыбнулся. Пожалуйста!

Она посмотрела на него с такой мольбой, что Тёмочкин не решился объявить, что не представляет, как можно спасти другого человека, если погибаешь сам. Хотя… он ведь всю жизнь смешил других — даже тогда, когда самому было не до смеха.

Алиса протянула ему листок бумаги:

— Вот. Если надумаешь, приходи. Здесь адрес больницы, номер палаты и мой телефон. Если не придешь, я тоже пойму. У всех своя жизнь.

Она ушла. Тёмочкин остался глядеть на ледяную реку. Когда собрался уходить, увидел под ногами синий шерстяной комок. Нагнулся, поднял — варежка. А, это она, наверное, когда в сумку за листком полезла, уронила. Отряхнул, расправил. Белый олень, гордо вскинув ветвистые рога, куда-то мчался между вязаных деревьев. И казалось, что нет у него забот, и проблемы его не одолевают, словно и живет он вовсе не на Земле.

Вечером, после представления, Васечке сделалось до того муторно и тоскливо — хоть волком вой. Правда, он улыбался, как всегда, и никто не мог сказать, что у него там, внутри, творится. Артисты радостно гомонили, обсуждали свои выходы, собирались домой. Тёмочкин деловито возился вместе со всеми, изображал бурную деятельность. «Вот Вы знаете, как это страшно — возвращаться домой, где тебя никто не ждет?» — вежливо спросило одно его «Я» у своего собрата. «Я» номер два вздохнуло и пожало плечами.

Куда идут люди, когда идти некуда? Правильно, в никуда. Однако чаще даже «никуда» имеет адрес. Васечка стоял на своем любимом мосту за парком и ни о чем не думал. Сий приятный процесс был нарушен проходящим мимо милиционером:

— Сержант Овечкин, — гаркнул служитель закона. — Чего сидим? Ждем у моря погоды? Нетрезвый?

— Почему? Трезвый. Просто сижу, — улыбнулся Васечка.

— Ага. «Просто». Сидят вот так, а через неделю труп всплывает.

«Почему всплывает? — хотел удивиться Тёмочкин. — Там же лёд!» Не успел. Перебили.

— Давай-давай, катись отсюда, гражданин. Дома сидеть надо, на диване!

И выпроводил Васечку из парка. Даже вслед минут пять глядел: вдруг тот спрячется где-нибудь? Или вернуться надумает. Терентий, оказавшийся неподалеку, пробовал было возмущаться: с каких это пор на мостах стоять запрещено? Может, новый закон, а он не в курсе? Но — тщетно. Сержант Овечкин невежливо отвернулся от Терентия и зашагал прочь. Ну, да не будем его винить — часто ли люди слушают птиц?

А Васечка понуро брел домой. Если уж совсем откровенно, может, Овечкин и вправду спас ему жизнь, как сам гордо думал. Тёмочкин и правда пошел на мост с неопределенной целью, и кто знает? — может, постой он так подольше, и дошёл бы до мыслей совсем уж невеселых, суицидальных, где бы и Терентий не помог, ну да Господь милостив — Овечкина послал. Да было ещё одно: когда в Васечкиной голове родилась первая, кро-о-охотная черная мыслишка о самолишении жизни, рука сама полезла в карман и вместо привычной шоколадной обертки нащупала потерянную Алисой варежку.

«Умрешь вот так, а она никогда и не узнает, где потеряла. Почему не вернуть, если есть возможность? Возможность прожить ещё один день».

«Мораль: теряйте варежки, господа! Они спасают жизнь!» — чирикнул Терентий и радостно клюнул найденную в потёмках семечку подсолнуха.

Первое, что Васечка увидел в цирке на следующий день — подозрительно улыбающуюся рожу иллюзиониста Танцева. Тот обладал весьма экзотичной внешностью обрусевшего японца: светлые редкие волосы, раскосые глаза, крупный нос и тело, далекое от торса атлетов, но это не мешало Танцеву пользоваться фантастической популярностью у женского пола.

Когда Васечка вышел на манеж, Танцев как раз рассказывал группе эквилибристов сон, потрясший его до глубины души: за какие-то невиданные грехи Господь покарал Танцева, сбросив на него с небес всех соблазненных им дам. Выбраться из-под кучи десятков тел иллюзионист не смог и умер. Эквилибристы гоготали и пошлили. Тёмочкин их восторга не разделял. Ему не казалось забавной мысль о бесславной кончине Танцева. Нет, тот не был его другом. Скорее, человеком, который всегда выслушает. Но и таких в жизни Васечки было немного.

Танцев нецензурно прокомментировал комментарии по поводу своих ночных мечтаний, подозрительно покосился на Васечку, жонглировавшего кольцами, и, наконец, не выдержал:

— Ну, когда ты нас в кабак-то поведешь?

— В кабак? — растерянно улыбнулся Тёмочкин.

— Ну, можно и в ресторан. Тоже хорошо. Ладно, хватит уже изображать Джоконду. Чего таинственно улыбаешься? Отказываешься праздновать, да? Ну, я так не играю, — обиделся Танцев, надул губы, сложил пухлые ручки на животе и стал похож на Карлсона.

Тёмочкин пытался понять: его разыгрывают?

Танцев нахмурился:

— Ребят, он, кажется, правда ничего не понимает! Эх ты, чудила! Тебя зрители на новом сайте нашего цирка избрали «Артистом Месяца». Пятьдесят семь процентов голосов. Поздравляем, наш любимый клоун!

Танцев бросился на шею Васечке и звонко поцеловал его в лысеющую макушку. Потом преданно заглянул в глаза и уточнил:

— Ну, мы в кабак-то идем?

Тёмочкин долго не решался этого сделать. Думал, не поймет. Наконец встал из-за гудящего стола, вышел в коридор, набрал номер. Гудкам в телефоне аккомпанировали шорох зверей в вольерах и гул праздной компании за стеной. Когда в трубке ухнуло резкое «алло», улыбнулся:

— Привет! Представляешь, меня выбрали клоуном февраля.

В ответ понеслось:

— Какого ещё февраля? Кобель! Ночь на дворе, а его дома нет.

Из двери некстати высунулся краснолицый Танцев и радостно крикнул нетрезвым голосом:

— Вась, тебе наливать?

Трубка на мгновение замолкла, потом разразилась таким страшным матом, какой Васечка не слышал даже от матери-дворничихи.

Так и знал. Не поняла. Тёмочкин бросил трубку и, подумав, стал звонить Алисе — уточнить, как добраться до больницы.

Вопреки гневному заявлению жены Тёмочкина, ночь ещё не наступила. Во всяком случае, когда они с Алисой зашли в палату Лёни, мальчик не спал, а в свете сумерек вел в поход двух игрушечных солдатиков по байковым Альпам одеяла. Когда он увидел Васечку в зеленом парике с накладным носом цвета египетских мандаринов, его белеющее нездоровой бледностью лицо озарилось такой сияющей улыбкой, а из груди вырвалось такое искренне: «Ах!», что у Тёмочкина заныло сердце. Так ему уже давно никто не радовался.

Леня с восторгом слушал рассказы про цирковых артистов, звонко смеялся, когда Васечка изображал макаку Олесю и даже пытался повторить фокусы. На прощание он расцеловал Тёмочкина в раскрашенные щеки и пластмассовый нос:

— Ты мой чудесный, мой любимый клоун! Придешь завтра, придешь? Я буду тебя очень-очень ждать!

Лёня умер рано утром. Когда дежурная медсестра услышала сигнальный звук прибора и вбежала в палату, она заплакала от пронзительной жалости: мальчик обнимал подаренного Васечкой плюшевого тигра, улыбался во сне и был так безмятежно счастлив в своем покое!

Он не дожил до весны всего несколько часов.

Когда Васечка добрался до дома, было совсем темно, не спали одни фонари и последний трамвай, на котором Тёмочкин доехал до родной остановки. Сердце разболелось просто нестерпимо. Ну, почему? Ну, почему вот так? Какой-то совершенно замечательный, но абсолютно чужой ему мальчик Леня ждал встречи с ним, по его собственному признанию, всю свою жизнь. И будет ждать ещё. А эти не выходящие из головы, несчастные пятьдесят семь процентов зрителей, проголосовавших за него? Ну, кто он им? А вот любят! А родные дети… Что-то он упустил, что-то недодал, наверное.

Из темноты кособоко сверкнула вывеска: «Иво». «Пиво», — догадался Тёмочкин и, участливо вздохнув, грустно улыбнулся вывеске. Надписи с отвалившимися буквами напоминали ему старые безглазые-безносые мягкие игрушки, которых Васечке всегда было невероятно жаль. Из заведения вышли трое. Двое высокие, худые, один пониже, но поплотнее, мальчишка совсем. Не обращая внимания на Тёмочкина, те, что повыше, стали тузить низкого. По секрету, Васечка когда-то очень давно ходил в секцию восточных единоборств. Ладно, будем честны: посетил всего пару занятий. В общем, не беремся утверждать, что именно сыграло большую роль: полученные в детстве минимальные навыки правильного боя или эмоциональное состояние после общения с Леней, но очень скоро нападающие пустились в бега, поняв, что недооценили ночного прохожего.

— Эй, вставай! — Тёмочкин поднял спасенного подростка за плечи и. откинув капюшон в головы того, ахнул:

— Дима!

— Ну, ты, папа, Рэмбо! — восхищенно просиял тот.

Папа… Ну, надо же? А когда в последний раз так называл? Вот Вам и ещё один красный день календаря.

Начиная со следующего утра блага Судьбы полились на Васечку, как из мифического рога изобилия. Во-первых, впечатленный увиденным сын при каждом удобном случае начинал пересказывать события, произошедшие на пустынной улице возле «книжного» (что он там делал глубокой ночью, подросток не объяснял. Да, в общем, и не особо спрашивали. Больше сюсюкали и восхищались).

Во-вторых, на вернувшегося вечером с работы Тёмочкина налетела восторженная дочь:

— Вау, папочка, супер! Ты любовник актрисы Алисы Ярской, да? Круто!

Марина сунула отцу газету с фото на первой странице: он и Алиса (ну, надо же, оказывается, в кино снимается! И сама не говорила, и он про профессию не спрашивал…всё как-то про жизнь говорили), улыбаясь, заходят в больницу.

Когда в коридор вышла жена, Васечка мысленно сжался до размеров своего искусственного носа, ожидая новых обвинений, однако, их не последовало. Дочь объяснила причину молчания мамы:

— К нам журналисты приходили. Ну, взять интервью у обманутых домочадцев неверного артиста цирка. Денег заплатили. Ой, а ты можешь у Ярской для меня автограф взять?

Терентий и Васечка встретились вновь только через неделю. Наступивший март явных изменений в их жизнь не внес, всё было по-старому. Вместе ели сухарики с маком, смотрели на трескающийся лед под мостом, думали каждый о своем. Терентий рассуждал, не перебраться ли ему куда потеплее — в Египет или, там, в Сирию, тем более друзья-канарейки из тридцать девятой в панельном на углу давно зовут. Тёмочкин думал о цирке, о Лёне, о доме, в котором, кажется, даже после его объяснений не особо верили, что с Ярской их связывают только школьные годы и поход к её больному сыну. Однако — вот чудеса! — стало там жить гораздо уютнее, собственная семья его наконец-то зауважала — и почему? Думал о том, что его уход сейчас окажется большим предательством, чем тогда, когда он был им совсем не нужен. Некстати вспомнилось: когда Танцев узнал, что семья Васечки выгодно продала интервью о нем, хохотнул: «Ты, Василий, помрешь — они тебя не похоронят, не надейся! Сдадут твой хладный труп какому-нибудь медицинскому институту, а на вырученные деньги купят стиральный порошок. Или сходят в Макдональдс». Васечка не выдержал, улыбнулся. За деревьями, тяжело пыхтя и переваливаясь грузным бегемотообразным телом, прошуршал троллейбус. Тёмочкин шумно втянул носом весенний воздух с запахом талых луж и грязного снега.

Это была его последняя весна, но он этого не знал. Терентий? А вот этот братец, может, и был в курсе. Он вообще у нас всезнайка. Ну, да он Васечке ничего не скажет — зачем человека заранее расстраивать? Да ведь и мы, люди, всё равно не поймем птичьего языка.