Роман Шиян — УНИВЕР — САМ (Часть 1)

Мебеля

Школьный уазик, неожиданно предоставленный мне в распоряжение директрисой детдома на время сдачи экзаменов, остановился вблизи главного корпуса Южно-Российского Государственного Технического Университета. Буквально за год до моего поступления этот храм образования и науки, назывался скромно — Новочеркасский политехнический институт. Теперь же вместе с названием поменялся статус на более высокий. И думал я: «Вот, блин, попал: из школы — сразу в университет! Завалят, как пить дать».

Шофёр помог мне спуститься на землю — вылезти из машины, подав руку для опоры. Елена Витольдовна, оказавшись рядом, сказала:

— Ну, что — пошли не спеша? Через двадцать минут начнётся экзамен.

— Пойдёмте, — ответил я, дивясь причудливости архитектуры ВУЗа.

— Если устанешь стоять, я взяла раскладной стул.

— Хорошо.

— Скажешь, как устанешь.

Мы продвигались к внутреннему входу главного корпуса по аллее, ибо над парадным входом проводились косметические ремонтные работы. Уже издалека было видно, как у двери толпятся абитуриенты, слепленные в кучки, а также прочие посторонние переживающие лица: мамы, папы, сестры, знакомые и друзья потенциальных студентов. Трудно было сказать, кого было больше: самих поступающих, или членов групп поддержки. Дорога показалась мне длинной — масштабность и античная стилистика строений потрясала. Что такое школа по сравнению с университетом в плане пространственного размаха? Хижина, разве что.

Мы остановились неподалёку от толпы в тени деревьев.

— Сейчас внутрь не пробиться, — заметила Елена Витольдовна. — Ещё минут десять придётся подождать — раньше двери не откроют.

— А сколько будет длиться экзамен? — поинтересовался я.

— Полтора часа на 25 примеров. Всё точно так же, как в тех листах, что я тебе приносила. В общем, ты же помнишь… Примеры делятся на три категории сложности. 10 примеров — категории «А», относительно лёгкие. За них дают 5 балов. Столько же — категории «В», посложнее. Каждый правильный ответ даёт тебе по 10 балов. Ну и последние пять — категории «С» — повышенной сложности… По 15 балов. Главное не волнуйся — времени хватит. Ты же решал аналогичные задания... И довольно успешно.

— Да, — неуверенно сказал я, судорожно сопоставляя полтора часа и 25 примеров. И стал вспоминать, как дошёл до наглости поступить в ВУЗ.

Не только за пивом время бежит незаметно. В школе на контрольных по алгебре или геометрии, продолжительностью в 40 минут, где обычно давалось по 5 заданий, я еле успевал к концу урока… Мне некогда было думать — широким размашистым, понятным лишь учительнице по алгебре почерком, я строчил без остановки сначала условие задания. Пока моя голова на подсознательном уровне выводила ручкой само задание, в моём мозгу созревала цепочка логических действий, приводящих к правильному решению. Эта спешка связана с тем, что в силу заболевания, моя скорость написания уступала, тем, кто писал рукой. И набегающий страх, что не успею во время, заражал мой мозг паранойей. Учительница всегда поражалась моей способности получать правильный ответ к заданию, как говорится, «через три звезды — колено». Применение авангардного подхода в алгебре и геометрии, я объяснял чрезмерно развитым воображением, что отнюдь не являлось положительной чертой ученика, изучающего точные науки. В далёкие ранние годы своего школьного обучения, над каждым примером я сидел минут по пятнадцать, прежде чем правильно решил его. Учительница хвалила меня, но в классный журнал ставила тройку, потому что за урок надо было решить ещё два, на которые времени не хватало. Моё тугодумие было естественным порождением размеренной беззаботной домашней жизни: играю в игрушки и некуда мне торопиться, смотрю с балкона — людей созерцаю, природу; на небо взгляну — метаморфозам тучек поражаюсь. Сплошной буддизм. В школе всё иначе. Буддизм не в почёте.

Решение примеров должно быть доведено до автоматизма. Нужно знать все логические комбинации, ухищрения, нестандартные ходы, чтобы не терять драгоценного времени на изобретение велосипеда. Внимание — абсолютно. Плюс и минус — это разные знаки, как небо и земля, как огонь и вода. Неверно написанный знак, и всё летит к чертям. И формулы, формулы, формулы — огромная связка ключей в лабиринте с множеством закрытых дверей. Видишь дверь — знаешь, а не подбираешь, какой ключ откроет её. Ты — не вор, ты — хозяин лабиринта, помнящий с закрытыми глазами путь к заветному выходу. Иначе о положительной оценке и не мечтай.

То, с чем мне предстояло справиться, сравнимо с примерами в учебнике по алгебре с двумя звёздочками, которые на уроках не решались. Это личная инициатива каждого ученика: хочешь — решай, хочешь — нет. Я одолевал такие примеры, но на обдумывание подхода иногда уходило много часов свободного время. Прошли экзамены в школе. Мне вручили серебряную медаль. Оставался месяц до первого вступительного экзамена по алгебре. И всё это время я решал примеры для поступающих в ВУЗы. Длинные, не умещающиеся на одной строке задачника, точно постоянно развязывающиеся капроновые шнурки на кроссовках. Процентов на 80 мною всё решалось, а то, что оставалось, мучительно обдумывалось и исправлялось, пока результат не совпадал с ответом в книге. После месяца подобной подготовки мне казалось, что я готов с лёгкостью набрать минимальную сумму балов для сдачи вступительного экзамена. Но уверенность в себе — самая зыбкая черта моего характера. Образно говоря, мельчайший камешек непредвиденного обстоятельства, брошенный в зеркальный пруд моего спокойствия, наводил бурю тревоги и неуверенности, затмевающую разум.

— А сколько нужно набрать балов, чтобы сдать экзамен? — поинтересовался я у Елены Витольдовны.

— Минимум — 30. Не беспокойся — наберёшь. И не такие набирали, — успокоила она.

«Шесть простых, три — категории «В» или два — категории «С», — вычислял я. — Но от меня ждут же все 100. И никаких оправданий! Медалист, мать твою так! А если провалюсь?..». Груз ответственности и страх сковал мои извилины.

— Пошли в здание. Проход уже освободился. В институте не так жарко, — сказала Елена Витольдовна.

Университет изнутри своим гигантизмом породил во мне ощущения, которые я испытывал в храме: величественность, искусственное расширение пространства и некое приятное растворение в нём своего «Я». Во мне возникло чувство умиротворённости, спокойствия.

— Может, сядешь — я стул разложу? — заботливо поинтересовалась у меня Елена Витольдовна.

Все абитуриенты стояли и ждали начала экзамена. Хоть я и инвалид, но мне было неловко при всех стоящих сидеть, выделяясь, как белая ворона.

— Нет. Спасибо. Я постою.

— Зря я стул притащила с собой, — нотки обиды прозвучали в её голосе.

Мне стало совестно.

— Кстати, я договорилась, чтобы экзамен проходил на первом этаже, — сообщила Елена Витольдовна. — Лестницы, знаешь… Собьют ещё.

— Хорошо, — согласился я.

Забота Елены Витольдовны казалась мне несколько излишней, но, учитывая её профессию — психолог, всё было объяснимо.

Издалека эхом, перекрывающим общий гомон толпы, послышалось сдержанно-снисходительное приглашение какого-то дядьки проследовать за ним. Абитуриенты вместе с группой поддержки приглушённо зашагали вдоль коридора. Чувствовалось напряжение толпы.

Пока мы добрались, большая часть абитуриентов зашла в назначенную аудиторию с зарешёченной дверью, оставив своих сопровождающих стоять вдоль стен

Мужчина с бородой и мешками под глазами, на вид лет 50-55, и женщина бальзаковского возраста — люди, как я понял, отвечающие за проведение экзамена, расположились у входа, проверяя паспорта и отбирая на время экзамена мобильники у поступающих. Сопровождающих, пытающихся пробраться в заветную аудиторию вежливо, но настойчиво отстраняли в коридор.

— Мамаша, вам туда нельзя, — с искусственной терпеливостью повторяли контролёры очередной «курице-наседке». — Сейчас начнётся экзамен. Посторонним лицам вход воспрещён.

Всё это мне напомнило кадры из кинофильмов про тюремную жизнь. Матери и отцы пришли навестить своих заключённых сыновей и дочерей.

На входе попросили мой паспорт для заполнения личных данных.

Елена Витольдовна отдала требуемое женщине на входе и попросила:

— У меня к Вам большая просьба: заполните за него анкетный лист и, когда он решит примеры, впишите, пожалуйста, в бланк номера ответов, которые он продиктует. У него почерк плохой — компьютер не воспримет…

Бланк представлял собой 20 заданий, к каждому из которых прилагалось четыре варианта ответа. В общем, принцип игры «О, счастливчик!». Только без подсказок. А к пяти последним заданиям ответов не давалось — их надо было вписать самому исключительно КАЛЛИГРАФИЧЕСКИ, иначе компьютер ваш некаллиграфически вписанный правильный ответ посчитает за ошибку. А мой почерк давно пора использовать секретным службам при переписке — не надо тратить время на зашифровку. Поэтому просьба моей сопровождающей была вполне понятна и уместна.

— Хорошо, — сухо молвила женщина, взяв мой паспорт.

— Я только усажу его за парту и сразу уйду, — просительно сказала Елена Витольдовна, пропихивая в проход моё дёргающееся тело. (Я всегда начинаю дёргаться, когда нервничаю).

— Ну, давайте, только побыстрее, мамаша, — негодующе, с оттенком пренебрежения выговорила женщина-контролёр.

— Я ему не мамаша, — спокойно и с достоинством сказала Елена Витольдовна.

— Неважно. Побыстрее.

Реплика психолога меня несколько смутила. Что это? Подсознательное проявление материнского инстинкта: мол, больных не рожаю? Или простой ответ на агрессию?

Мужчина-контролёр стоял спиной у доски, заложив руки назад. Аудитория практически вся была заполнена юношами и девушками, некоторым из которых уже вручили анкетные листы. А сидели они к моему великому ужасу за партами, зафиксированными под углом примерно в 45 градусов. Если положить какой-нибудь лёгкий или катящийся предмет на такие «мебеля», то он слетит или скатиться непременно на пол. Но результат эксперимента изменится, если придерживать этот лёгкий или катящийся предмет рукой. А что оставалось делать мне с моими инстинктивно колеблющимися конечностями? Отличная работа, плотники-дизайнеры!

— О, Господи! Как же ты будешь писать?! — воскликнула шёпотом Елена Витольдовна, усаживая меня за ближайшую свободную парту.

«Да уж!», подумал я, «восхищаясь» эргономическому дизайну мебели.

— Так. Вот платок, — стоически произнесла психолог, разложив его на парте. — Он вроде не падает. Попроси, чтоб на него положили черновик. На нём же записывай номер правильного ответа. Да, вот гелиевая ручка. — Елена Витольдовна положила её поперёк наклону парты. — Как всё решишь, позовёшь женщину-контролёра — она отметит номера на бланке. Ну, всё мне пора. Удачи!

Напоследок она улыбнулась мне, и бросила пару реплик контролёрше. Та кивнула.

Рядом сидел юноша, спокойно и вдумчиво заполнял анкетные данные. На меня он не обратил никакого внимания.

— Здравствуйте, уважаемые абитуриенты! — поставленным менторским голосом начал свою вступительную речь мужчина, стоящий у доски. — Меня зовут Владимир Станиславович. Моя ассистентка — Ирина Дмитриевна. Если возникнут какие-то вопросы, касающиеся проведения экзамена по алгебре, обращайтесь к нам.

Он развернулся к доске лицом, взял мел, и, начиная расчерчивать для наглядности анкетный трафарет, продолжал говорить:

— Итак. Сегодня вы будете сдавать первым Единый Государственный Экзамен по алгебре. И надеюсь, что ваши положительные результаты по данному тесту подтвердят обладание вами серебряных и золотых медалей.

«Грёбанная медаль! Так и знал, что так будет: “Медалист? Купил? За уши, небось, натянули?” Теперь доказывай, что не верблюд!», злился я про себя, смотря в платок, на котором уже возлежал черновик — бумага хренового качества, тонкая. «Конферансье» далее продолжил объяснять на доске, как правильно заполнить анкетный лист. Бланков с тестами ни у кого пока не наблюдалось.

После десятиминутного объяснения, как заполнять анкету, Владимир Станиславович акцентирующим голосом произнёс, отряхивая мел с рук:

— Сейчас Ирина Дмитриевна вскроет запечатанную упаковку бланков, и раздаст каждому в течение нескольких минут по одному экземпляру. Задания на каждом из бланков абсолютно идентичны по сложности, поэтому результаты тестирования целиком и полностью зависят от вас самих. Пенять не на кого. На решение 25 заданий вам предоставляется ровно полтора часа с момента раздачи всех бланков.

Ирина Дмитриевна методично раздавала бланки. Наконец и ко мне на парту лёг заветный лист с тестами, который тут же попытался свалиться нахрен. Ирина Дмитриевна подложила его край под платок и двинулась дальше вдоль парт.

Какие ощущения я испытывал, решая тесты? Наверно, те же, что испытывает человек, балансирующий на канате, протянутом над пропастью, которого принудили сочинять стихи. Писать на тонком листе, под которым подложен платок, было очень трудно. Гелиевой ручкой нужно было еле касаться черновика, иначе возникала дырка. Водя по черновику ручкой, точно лебединым пером по эрогенным зонам девушки, я с трудом разбирал, что пишу. Вдобавок ко всему от перенапряжения с меня лился пот. Некоторые капли попадали на черновик, превращая его в промокашку. Писать становилось совсем невозможно. Тогда я просил дать мне новый черновик.

Само содержания теста отличалось во многом от того, что было написано в задачнике для поступающих в ВУЗы. Почти все примеры были короткие, как волосы у подстриженного неделю назад скинхеда, и заковыристые, как китайская шкатулка. Я кинулся к решению логарифмов, не представлявших для меня особой сложности при подготовке в ВУЗ. Распинал я эти логарифмы по-всякому, осторожно пачкая черновик: переворачивал, поднимал, опускал, возносил…

«— Это ж элементарно, Ватсон!

— Чёрта с два, Холмс!», резюмировал внутренним диалогом я ситуацию и перешёл к другим примерам.

Тут ещё «конферансье» душу успокоил:

— До окончания времени экзамена остался ровно час. Рассчитывайте свои силы.

«Ладно. Хрен с ним — решаю всё подряд, особо не зацикливаясь. Будь что будет», дал я себе внутреннюю установку.

За этот оставшийся неполный час я сделал около 11 примеров, уверенный, что отмеченные варианты ответов должны быть правильными. Минут 10 у меня отобрала Ирина Дмитриевна, сказав, что позже она не сможет заполнить мне тестовый бланк. Я, ковыряясь в черновиках гелиевой ручкой, продиктовал номера ответов.

Ирина Дмитриевна засунула мне в нагрудный карман паспорт и, сочувствующе подтолкнула к выходу.

Елена Витольдовна ждала меня в коридоре. Я увидел её стоящей у стены в раздумьях. Как только она меня увидела, сразу подбежала и подхватила меня за плечи с сожалением и заботой на лице. Я только лишь смог изнеможённо помахать отрицательно головой, мол, дела, ни в звезду. Позже она призналась, что на меня было жалко смотреть — «как выжатый лимон».

По дороге назад к машине я говорил Елене Витольдовне:

— Может, не стоит поступать в институт?

— С чего это вдруг? — в её голосе появилась строгость.

— Ну, я почти ничего не решил.

— Завтра узнаем, что решил, а что не решил.

— Да и ваше время я трачу зря, — продолжал я ныть.

— Так. Знаешь что… Ты, пожалуйста, за моё личное время не беспокойся. Я сама как-нибудь им распоряжусь. И чего это ты сразу руки опустил? А? Ты это брось! Если что — доплатим за не достающие балы. А в школе скажешь, что всё прошло нормально. Понял?

— Да.

Первым делом, когда я приехал в школу, направился в туалет. В раковине стояло ведро, в которое медленно набиралась вода из-под крана. Окунувшись головой в «заздравный кубок», я пил, пил и пил, чтобы не издохнуть от обезвоживания.

Спустя день Елена Витольдовна сообщила мне, что я набрал 35 балов, и добавила, что говорить об этом не стоит. Медалист получил тройку — позор.

Всё ништяк!

— Ничего, Рома. В этот раз всё пройдёт нормально, — успокаивала меня Елена Витольдовна, когда мы стояли возле толпы абитуриентов, пришедших сдавать ЕГЭ по физике. — Я проверила: первый этаж, парты такие же, как у нас в школе — плоские. К тому же среди контролёров — моя знакомая, поможет в любом случае.

Слушая умиротворяющую речь психолога, я иногда кивал, рассматривая толпу будущих студентов. Настроение у меня было спокойным — после экстремального экзамена по алгебре, я испытывал умеренное равнодушие ко всему происходящему. «Парты ровные, прохладный ветерок на улице веет, контролёр — знакомая то, что ещё нужно?», подумалось мне.

Среди ожидающей молодёжи я заприметил девушку, стоящую ко мне спиной. Спина была слегка оголена. «Красивая, видать. С косой по пояс», подумал я, более пристально вгляделся в её оголённую спину и тут же отвернулся. Кожа девушки заметно обрастала тёмными волосами. «Да уж. У меня на ногах и то поменьше», неприятно удивился я. «Странное сочетание. Атавизм», констатировалось в моём сознании.

Открылись двери храма знаний, и снова меня встретила аудитория, совершенно другая, с новыми прямыми добротными партами. Они были девственны, как только что купленное нижнее бельё: на них ещё никто не выдалбливал ножичком свои амбициозные имена, не делал расчёты переставшей писать ручкой, не вытачивал ключом от двери фрагменты средневековых сражений или эскизы диковинных пейзажей…. Окна были распахнуты и в помещение дул освежающий ветерок. «Да, здесь я в своей тарелке», промелькнуло в моей голове. Меня усади на пустую заднюю парту. Елена Витольдовна положила на поверхность более плотную материю, учитывая прошлый неудачный опыт с платком и, пожелав удачи, удалилась. Всё шло по тому же плану, что и в прошлый экзамен. Только контролёры были нормальные, без апломба. Мужчина был лыс и остроумен, женщина — заботлива и вежлива.

Я избрал тактику «от простого — к сложному». Сначала вопросы по молекулярной, ядерной физике, вопросы по законам Ньютона, а потом — на что время останется. Задания делились на две группы: на теоретические и практические, в которых, применяя формулы, решаешь задачу.

Прошло минут десять с начала экзамена, как я услышал укоризненный говор мужчины:

— Вот вы, молодой человек, что вы всё время заглядываете девушке в черновик? — говорил контролёр полушутливым тоном. — Там что — мёдом намазано?!

— А что — нельзя. Тесты ведь разные, — начал оправдываться подглядывающий.

— Нет. Нельзя! У вас нет такого права! У абитуриента есть право смотреть себе в черновик, в потолок, в окно, если душа романтики просит, или в затылок соседу напротив. Больше — никуда! Всё. Ещё раз замечу — рассажу.

Примерно под конец экзамена подошла контролёрша и дружеским тоном спросила:

— Ну, что, Роман? Заполнять бланк будем?

«Знакомая», улыбнуло мне.

— Да, — согласился я, зная, что большую часть решил правильно. Особенно по части теории — вопросы показались мне не сложными.

Вышел я из аудитории в хорошем расположении духа. В коридоре меня встретила неизменная Елена Витольдовна.

— Вижу, что у тебя всё не так уж плохо, — отметила она, сопровождая меня рядом.

— Да, — несколько смущённо и с улыбкой ответил я. — Было удобно.

По физике мне удалось набрать 55 балов. Я был доволен собой.

Великий и могучий…

Всё так банально, что и вспоминать не хочется, как я сдавал последний вступительный экзамен по русскому языку. Ну, кому интересно читать, где мне взбрело в голову поставить недостающие запятые в предложениях, напичканными причастными и деепричастными оборотами? Или на каком слоге ставится ударение в слове «алкоголь»? Вообще, русскому народу чужды иностранные слова, тем более для обозначения столь ценного и дорогого душе напитка. Своих национальных синонимов хоть отбавляй… Поэтому, спроси общественное мнение, поставят это самое ударение, как язык повернётся. Редкий, даже трезвый русский поставит ударение — Алкоголь. А ведь доктора и профессора важно и ответственно делали ударение на первом слоге этого слова. Кому верить? Конечно же, светилам науки. Как выяснилось — зря.

В целом, тест по русскому языку был построен по принципу «знаешь — не знаешь». Мне до сих пор вспоминается один из вопросов теста: «Выберете из четырёх предложений то, в котором одно из слов употреблено без учёта его лексического значения?» В трёх вариантах не было ничего «криминального», но четвертое предложение заставило меня внутренне засмеяться: «Близкие друзья в честь юбилея своего дорогого товарища составили для него некролог». Всё это, конечно, смешно, но в основу составления тестов легли, в большинстве своём, вопросы, основанные на исключениях из правил в русском языке. Логически мыслить, и надолго задумываться над большинством вопросов было абсолютно бесполезно. Ну, как можно, применяя логику, аналитический, дедуктивный, индуктивный или иные подходы, ответить на вопрос: «Сколько букв “н” в слове “ветре..ый”?». Надо просто помнить, что данное слово пишется с одной буквой «н» потому, что относится к словам-исключениям. Вот и вся фишка.

Елена Витольдовна, провожая меня на экзамен, почему-то была уверенна, что я сдам его с лёгкостью:

— Ты ж у нас поэт! Футурист! — говорила она.

Вот именно что — футурист. Я прекрасно знал, как правильно пишутся и что значат слова: «эксгибиционизм, трансцендентальность, антропоморфный, гигроскопичность, клаустрофобия, люминесцентный» — и прочие многобуквенные слова, о которые можно сломать язык и голову, не считая изобилующих в моих стишках неологизмов, вроде причастия «опозвоночневшезвенящий» или наречия «по-роботически»... Но на хрена футуристу знать правильное написание банальных слов?

Впрочем, утрирую: по части пунктуации, морфологии и лексики я преуспел в школьные годы. На уроках писали, в основном, сочинения, диктанты, изложения. Особые затруднения вызывало у меня написание изложения — я всегда выходил за рамки сюжета и представленной базы авторских слов. К примеру, излагая однажды рассказ на военную тему, я пустился в философские дебри о неизбежности военных конфликтов на Земле.

— Не знаете, как правильно пишется нужное вам слово — замените его синонимом, — поговаривала то и дело Татьяна Ивановна, учительница русского языка, дабы облегчить интеллектуальные усилия моих одноклассников.

(В моей ситуации с ЕГЭ синонимы не канали).

Орфография, правда, вначале учёбы страшно нервировала меня. В детские годы я всё воспринимал на слух, и взял себе за правило, что как слово слышится, так оно и пишется. В школе Татьяна Ивановна ясно дала мне понять, что я — лопух. Есть проверочные слова на безударные гласные. И все эти заморочки нужно знать, чтобы избежать путаницы при написании слов. Ведь существуют множество диалектов в русском народном языке. Представить себе невозможно, что произойдёт, если каждый будет писать, как говорит. Взять того же чукчу. Как он напишет, к примеру, слово «экзистенциализм», однако?

Да, ещё было очень трудно сфокусировать своё внимание на экзамене, потому как обслуживала абитуриентов ассистентка — распрекрасная такая от макушки до туфель. Волны, исходящие от её походки, часто сбивали частоту моих мыслей.

В общем, к экзамену по русскому языку я отнёсся «спустя рукава», самонадеянно. Управился за 45 минут, хотя на решение теста давалось полтора часа. Елена Витольдовна через день с большой неохотой сообщила мне о результатах — ровно 30 балов. Я расстроился и досадовал на себя. Впрочем, даже после такого удара ниже пояса, я всё же стал студентом.

Елена Витольдовна оформила меня как студента-экстерна. В отличие от других форм обучения (очное и заочное, которые мне не подходили в связи с физической экстравагантностью), от меня зависело, когда я соизволю взять задание по выбранному из учебного плана предмету, и, когда явлюсь в университет, чтобы сдать экзамен по изученной дисциплине. Ограничения всё же были — минимум я должен сдавать по четыре экзамена в год. За такую форму обучения университет затребовал 25 тысяч рублей за весь курс обучения. На дворе шёл 2002 год. Елена Витольдовна нашла спонсорскую фирму, которая перечислила указанную сумму на счёт ЮРГТУ. Психолог сообщила, что переезжает в Московскую область, и когда ещё меня увидит — не знает…

Наступил август-месяц, и меня транспортировали в дом престарелых. С этого момента я и начну повествование о своей студенческой жизни.