baturine — УЖЕ НЕ ЗА ГОРАМИ ВРЕМЕНА…

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

        Август. Полдень. Старшина милиции Сергей Сидоров стоит на разделительной полосе дороги, широко расставив ноги. Перекресток, находящийся во временном владении старшины, расположен практически в центре города. Один угол занят гостиницей «Воронеж» в красивом послевоенном здании с башней, шпилем и часами с боем. Напротив громада областного оперного театра. В третьем углу перекрестка гостиница «Брно», в четвертом НИИ Связи. В ста метрах начинается центральная площадь города с серым массивом Областного комитета КПСС. На фоне здания Обкома вождь мирового пролетариата простирает руку в «светлое будущее», судя по всему, находящееся в восточном направлении. Если смотреть через перекресток, изображение зданий в мареве выхлопных газов кажется зыбким и плавающим, как мираж в пустыне или море.

        Жара неимоверная. Светофор неуверенно перемигивается с прохожими и водителями красным и желтым глазищами и твердо загорается зеленым. Икарус с резиновой «гармошкой» посередине «фюзеляжа», ожидающий «добро» на стоп линии светофора, изрыгает простуженный львиный рык и трогается через перекресток. Густое черное облако дыма от сгоревшего дизельного топлива, вырываясь из выхлопной трубы, обдает стоящих на тротуаре прохожих и тащится за автобусом через весь перекресток. За облаком, как щенки за сукой, вытягиваются легковушки.

        Сергей чувствует струйки пота стекающего по спине под форменной рубашкой. Дернуло же его сегодня напялить галифе с сапожищами. В нормальной-то обуви стоять целый день посреди перекрестка наказание адово, а в сапожищах... Ступни ног «горят», будто на сковороде с плюющимся от жара салом. Через плечо перекинут ремень постовой сумки, накрест ремень от радиостанции. В левой руке — полосатый жезл, в правой —металлический свисток. Из-под козырька милицейской фуражки сбегает капля пота, и повисает над правой бровью. «Красная линия», в гроб ее мать.

        Красная линия, это перечень постов Дорожно-патрульной службы ГАИ, на которых сотрудник должен находиться постоянно и не дай Бог отойти в тенек каштана. Тут же примчится Бубука и устроит разнос по первое число. На самом деле «Красная линия» вовсе никакая не красная, а очень даже чёрная. И стоят на этой линии исключительно «чёрные негры» из состава Дивизиона дорожно-патрульной службы Областного отдела ГАИ. Отделение негров расставлено по «красной линии» нарисованной на карте города в кабинете начальника УВД облисполкома. Покидать осевую линию — непозволительное дело. Даже если у сотрудника возникнут проблемы с «отправлением естественных» потребностей, он должен связаться по рации с Бубукой и попросить подмену.

        Бубука — капитан, лет сорока-сорока пяти. Разобраться с его возрастом весьма проблематично: по фигуре это бочонок с топленым салом, по «морде лица» цвета кирпича — колотушка для поросят. Форменная рубашка цвета «моренго», а ля «мент» натянута на пузе барабаном без единой морщинки. С тыла под рубашкой выпячиваются такие же обтянутые «барабаном» пивные ягодицы того же цвета, с красным милицейским кантом по бокам. На данный момент Бубука самый главный среди всех негров на «красной линии». Он носится на служебном «жигуле» с мигалкой и взбадривает гаишных «негров», чтобы им служба медом не казалась. Бубука ничего так мужик. «Сволочной» в меру. Ровно настолько, насколько должен быть «сволочным» старший надсмотрщик над «неграми» — ни больше, ни меньше. Не Бишоп, какой из «Одиссеи капитана Блада», а это уже хорошо.

        Фраза «Ты мне хоть обоссысь, а стой на «осевой», пока не будет подмены!» — его любимая фраза. Любимая и    единственная, которую он произносит четко и ясно. Нет, есть еще фраза, произносимая очень четко и ясно. Она звучит из уст Бубуки, если инспектор ДПС поясняет свое отсутствие на «осевой» тем, что он остановил нарушителя и работал с водителем. Звучит она так: «Брось на ... эту работу, иди на «осевую» и отдавай честь. Понял? Отдавать честь — вот твоя работа!». Все остальные слова и буквы Бубука произносит в стиле «бу-бу-бу-бу-бу-бу», так, будто у него во рту фунт гречневой каши, или, в крайнем случае, он «жует сопли». За то и кличут его «Бубукой».

        Серега стоит весь день без подмены. Обоссаться ему не удалось, поскольку из-за жары, «естественные надобности» выступают потом на спине и впитываются в милицейскую рубашку и пояс галифе под ремнем, и высыхают под жарким августовским солнцем. Высыхают они только на рубашке, а под поясом форменного галифе хлюпают, как в хорошем болоте. Так хлюпают, что в пору уже заводить в галифе личную Тортиллу.

       Работа черных негров на «красной линии» — отдавать честь. В списке негров состоят «молодые» и «штрафные». Серега в разряде молодых, он хоть и не молод — двадцать шесть уже, слава Богу, но всего трое суток как получил форму цвета маренго. Раньше Серега всегда считал, что цвет такого оттенка называется «мышиным», однако, строгая дама с вещевого склада УВД просветила его, недовольно поджав губы: «Забудьте молодой человек это слово. Мышиный — у мышей, а мы — сотрудники Советской милиции...».

В постовой сумке Сереги лежит список. Список госномеров персональных автомобилей номенклатурных работников Обкома КПСС и Облисполкома, Горкома КПСС и Горисполкома, которых Серега, как инспектор ДПС не имеет права останавливать и при проезде обязан отдавать честь. Список этот Серега обязан знать наизусть. Проблема в том, что на дороге Серега только третий день и список наизусть зазубрить не успел. Нет у Сереги и пистолета в кобуре — не положено табельное оружие сотрудникам, не прошедшим первоначальную подготовку в Системе образовательных заведений МВД СССР. Самое страшное на данный момент оружие, которым имеет право владеть Серега, это милицейский свисток и потертый деревянный, с черно-белую полоску, как хвост зебры, жезл.

        То, что Серега лейтенант запаса Военно-морского флота СССР и пистолетом пользоваться умеет, мало, кого волнует. Так уж сложилось, что Серега вместо того, чтобы подставлять лицо морскому бризу на верхней палубе «шипа» нюхает солярную и бензиновую гарь, изрыгаемую сотнями, проносящихся мимо автомобилей. Отсутствие пистолета, в принципе, не волнует и Серегу. Волнует его в большеё степени другое: почему ему, лейтенанту запаса ВМФ, выдали в отделе кадров удостоверение на его имя с записью «старшина милиции».

        Мегафон пластмассовый, желтого цвета и размером с самый маленький колокол на церковной звоннице — последнее слово японской научной мысли. Поскольку Серега сотрудник еще «зеленый» и глаз у него наметан недостаточно, чтобы «видеть» нарушения Правил дорожного движения водителями, Бубука отдал команду: строить по струнке пешеходов. Они весьма колоритно смотрятся в паре — «зеленый» Серега, увешанный постовой сумкой, радиостанцией, свистком и полосатым жезлом, с желтым мегафоном, подвешенным на шее за красный «поводок».

        Строить по струнке означает, что простой воронежский пешеход должен двигаться через проезжую часть дороги по сигналу зеленого глаза светофора и стоять по красному сигналу светофора. И не дай Боже кому-либо перебежать дорогу в пику указаниям светофора — Серега должен тут же ударить рублем по карману нарушителя. Ударить рублем в прямом смысле. Штраф за нарушение правил перехода — один рубль в советской валюте. По всему Воронежу пешеход ходит и бегает, как ему Бог на душу положит, ну а здесь в виду Обкома, где челноками снуют служебные машины номенклатурных чиновников, извольте «по струнке».

        Мегафон подкатил Бубука, видно во исполнение воли начальников, стоящих на недосягаемой для Серегиного глаза высоте. И во исполнение воли вышестоящего начальства Серега уже два часа добросовестно базлает в это хрипящее чудо техники:

— «Граждане пешеходы переход проезжей части дороги разрешен только на зеленый свет светофора. Если вы не успели перейти дорогу? ожидайте разрешающего сигнала светофора на «островке безопасности» посередине проезжей части. За нарушение правил перехода предусмотрен штраф в размере одного рубля».

        Правый карман Сереги оттопыривается от более чем полусотни потертых бумажных рублей желтого цвета, пожертвованных провинившимися пешеходами. Бубука только успевает подвозить штрафные талоны. Пешеход в Центральном Черноземье непуганый и валит «дуром» на проезжую часть дороги? не обращая внимания на цвет сигнала светофора. Серега глушит эту безалаберную пешеходную публику своим «граммофоном», как рыбу динамитом:

— «Гражданин в зеленой рубашке, сейчас же вернитесь на тротуар!», —

и снимает урожай «штрафных» рублей как с куста. Кроме того, у Сереги под рукой выданная Бубукой текстовка, по которой он раз в тридцать минут, как муэдзин молитву с минарета, заводит лекцию с целью профилактики нарушения дорожных правил:

— «Граждане пешеходы, не допускайте нарушений правил перехода проезжей части дороги, пресекайте случаи игры вашими детьми в зоне проезда автомобильного транспорта...».

Мегафон довольно увесистый, настолько, что его невозможно постоянно держать в руках. Он висит подцепленный за ремень к Серегиной шее. Чувство у старшины такое, будто мегафон вывел его на прогулку, как собачник маленького лопоухого щенка. И каждые пять минут дергает за поводок, заставляя выделывать «фокусы» угодные «хозяину». Старшине всегда было смешно смотреть на таких «мегафонов с ногами», когда он бывал проездом в столице:

— «Дорогие москвичи и гости столицы предлагаем вам увлекательную прогулку на белоснежном теплоходе по Москва-реке. К вашим услугам уютное кафе на верхней палу...».

— «Гражданка в зеленой кофте, сейчас же подойдите к сотруднику милиции — с вас штраф один рубль!», —

агрессивно рявкает желтый мегафон и дергает старшину за «поводок», отвлекая от воспоминаний о столичных прелестях. Мегафон не в духе. Немудрено. Он тоже потеет от жары, от чего его пластиковая ручка скользит в руке старшины.

        Серега предоставляет своему «граммофону» полную свободу, лишь иногда контролируя его, а сам начинает отслеживать поведение автомашин — надо же когда-то учиться. Вот от Кольцовского сквера вправо выворачивает белая нулёвая «шестерка», распугивая пешеходов, идущих на разрешающий сигнал светофора. К рыку мегафона присоединяются не менее суровый свисток и жезл. «Шестерка» принимает вправо к обочине. Из двери с водительской стороны выбирается батюшка в просторной черной сутане в остроконечной граненой шапочке.

        Ермолка? Скуфейка? Батюшке не более тридцати лет, но его «морская грудь», по самым скромным прикидкам, пожалуй, потянет на весь полтинник. «Морская грудь» бывает у моряков и обозначает всё, что находится выше пояса. У сухопутных то же самое место именуется «мозолью». Батюшка на ходу достает водительские документы из добротного кожаного портмоне и широко доброжелательно улыбается сквозь черную с рыжинкой, лопатообразную бороду. Сидорову в последний раз приходилось так близко общаться с представителем культа в младенчестве, когда его крестили тайно от родителей, а посему он чувствует себя не совсем в своей тарелке. Старшина, ожидая подхода батюшки, прячет легкую неуверенность за сурово сведенными бровями:

— «Старшина дорожно-патрульной службы старшина милиции Сидоров. Вами нарушен пункт… Правил дорожного движения. Водитель при повороте направо обязан пропустить пешеходов следующих на разрешающий сигнал по пешеходному переходу».

Батюшка протягивает водительское удостоверение с талоном предупреждения и документами на автомобиль. Улыбка широкая и доброжелательная меняется на застенчивую:

— « Виноват, товарищ старшина, признаю свою вину полностью. Что уж говорить — дал маху!».

— «И что прикажете с Вами делать?», —

озадачивается Серега, который был готов к возражениям и уверткам различного рода со стороны «проводника опиума для народа». Батюшка снова улыбается широко и простодушно:

— «А вы, товарищ старшина с меня денег возьмите!».

Серега в силу «зеленого» окраса еще не имеет ни бланков протоколов об административных правонарушениях, ни «дырокола», чтобы сделать просечку в талоне предупреждения:

— « Не могу, гражданин … э... нет бланков «протоколов» и дырокол я сегодня оставил в кабинете на столе. Впрочем, дырку в талоне предупреждения я могу провертеть и шариковой ручкой...», —

Талон предупреждения выскальзывает из водительского удостоверения в левую руку Сидорова, в правой руке появляется граненная шариковая ручка с острым кончиком.

— « Не надо, товарищ старшина, никакого протокола и тем более дырок в талон, просто возьмите с меня денег без всяких протоколов...», —

еще шире и добрее расплывается в улыбке лицо батюшки. Батюшка видно не новичок на дороге и знает, как обращаться с инспекторами дорожно-патрульной службы ГАИ.

— « Это как, то есть: « возьмите с меня денег?», —

непонимающе смотрит на батюшку инспектор.

— «Да очень просто! Что тут такого? Я же с бабушек беру... Готов поделиться!», —

улыбка раздвигает лицо батюшки «шире некуда». Серега, наконец, понимает, что батюшка банально предлагает ему взятку. Поделиться, так сказать, материальными благами, перепавшими батюшке от щедрот верующих. Когда-то давно бабушка Сереги говорила, что «вера и религия —    суть не одно и то же, а очень даже разные вещи. Вера — в душе, а религия — в церкви». Сереге становится неуютно и стыдно за неприкрытый цинизм батюшки. Права возвращаются к владельцу, старшина разворачивается спиной к батюшке и глухо буркает:

— «Езжайте, уж!», —

и продолжает уже себе под нос:

— «Благодетель, бля! И «шестёрка», небось, от щедрот старушечьих!».

— «Гражданин в шляпе сейчас же вернитесь на тротуар!», —

разъяренно громыхает расстроенный за Серегу желтый «граммофон», —

— «Гражданин в шляпе! Это вас касается! Да, да! Вас! Подойдите к сотруднику милиции! С вас штраф один рубль!».

        Через пустую проезжую часть дороги, не спеша, в развалку двигается солидный мужчина в возрасте под шестьдесят, в светлом костюме и легкой летней шляпе. Он абсолютно не обращает внимания на, хрипящий от расстройства, желтый мегафон и делает вид, что вокруг вообще не существует никого. Остальные пешеходы дружно стоят «по струнке» — полдня тренинга не прошли напрасно. Мужчина медленно и лениво плывет в окружающем его вакууме. На противоположной стороне проспекта останавливается Бубукин «луноход» канареечного цвета с синей «мигалкой» на крыше. Бубука высовывается в открытую дверь и обеспокоено смотрит на Серегу с хрипящим мегафоном в руках.

        Мужчина останавливается на тротуаре, снимает шляпу и начинает обмахиваться ею, будто вовсе не к нему обращено справедливое негодование мегафона. Серега вслед мегафону начинает разъяряться и, придерживая все свое навесное хозяйство, «копытит» бегом, подобно старой водовозной лошади, к нарушителю спокойствия, пытаясь при этом сохранить некую сомнительную грациозность. Пешая публика с любопытством замирает.

— «Попался толстожопый», —

басит кто-то на тротуаре из толпы, ожидающей зеленого глаза.

— « Спокойно. Спокойно Сережа», —

тормозит старшина, разгорающееся в груди раздражение:

— « Спокойно. В Багдаде всё спокойно, в Багдаде всё спокойно, в Багдаде всё…!», —

навязчивый мотивчик из «Лампы Алладина» завяз в Серегиной голове и мерно стучит в висок.

— «Старшина дорожно-патрульной службы старшина милиции Сидоров. Гражданин, Вы нарушили правила перехода регулируемых пешеходных переходов. Штраф один рубль!», —

Серега, путаясь в своей «сбруе», достает из постовой сумки блок штрафных талонов по рублю. Солидный гражданин, продолжая обмахиваться «дырявой», в сеточку, светлой шляпой, сурово смотрит сквозь Сидорова, словно пытаясь вывести инспектора из равновесия, и произносит:

— «Моя фамилия Солохненко!».

— «Да «по барабану» мне, гражданин, что Ваша фамилия Солохненко, я и сам не хухры-мухры, а вовсе даже старшина милиции Сидоров! А Вы — злостный нарушитель правил дорожного движения. Извольте немедленно заплатить штраф в размере одного рубля!», —

дает выход своему накопившемуся раздражению старшина.

— «Я генерал... Солохненко!», —

перед носом, идущего ко дну инспектора дорожно-патрульной службы Областного отдела ГАИ при УВД Воронежского облисполкома старшины милиции Сидорова, всплывает красная пухлая «корка» с фотографией в генеральской форме и записью:

— «Начальник Управления внутренних дел Воронежского облисполкома, генерал-майор милиции Солохненко...».

— «Ты что же, старшина, меня не знаешь?», —

генерал по-прежнему пронзает старшину сверлящим, не сулящим ничего хорошего, взглядом.

— « Никак нет, товарищ генерал-майор, не знаю — третий день на службе!», —

пот, текущий по Серегиной спине, становится холодным.

— «Вот так влип, мля! Благо, хоть «по матушке» не «покрыл» генерала», —

думает про себя Серёга шёпотом и старается не дышать громко.

— «Третий день на службе? И уже старшина? Что-то ты карьеру быстро делаешь. Я полтора года до старшины пешком ходил! Врёшь, небось, про три дня?», —

взгляд генерал-майора смягчается. Серега старается стоять по стойке смирно, но болтающиеся со всех сторон милицейские атрибуты, не дают выглядеть прилично:

— «Никак нет, товарищ генерал-майор: высшее образование, инженер — лейтенант запаса военно-морского флота, средний командный состав, группа призыва № 1!».

— «А что же ты, моряк, лейтенант запаса, «плаваешь» в наших «палестинах»?», —

Щурится на Серегу генерал-майор.

— «Так вышло товарищ генерал. Моряки вообще-то в море «ходят», плавает — говно»,

смущенно разводит руками старшина.

— «Знаю я, что моряки «ходят», а плавает — говно. Не умничай старшина! Если бы я, будучи старшиной, умничал перед своим начальством, как ты, не видать бы мне генеральских погон! Так, и что ты тут «плаваешь?...», —

генерал разводит руками, передразнивая старшину:

— « Море то хоть видел близко, моряк?».

— «Видел, ближе не бывает — за борт прыгал!», —

Серега, растягивает закаменевшее лицо в улыбку.

— «Ну-у? Разгильдяй, значит!», —

генеральская физиономия тоже растягивается в улыбку, будто он встретил родного брата.

— «Почему сразу разгильдяй! Я может, от смерти спасался? На меня кранбалка весом в полторы тонны рухнула, когда бот спасательный поднимали на борт, вот я от нее в воду и сиганул», —

возмущается Серега.

Генерал испытывающе смотрит на старшину: врет, не врет? Потом говорит:

— «Верю! Значит, не разгильдяй. Пятки как? Горят, небось, «синим пламенем»?».

Пятки у Сереги действительно «горят, синим пламенем» — прожарились и покрылись корочкой:

— «Откуда про пятки знаете, товарищ генерал?».

— «Кому, как не мне знать-то? На себе испытано! Ничего через пару месяцев придут в норму — привычка великое дело», —

генерал поворачивается на звук шагов со спины.

— «Здравия желаю товарищ генерал-майор!», —

козыряет, подкравшийся к собеседникам сзади, Бубука.

— « Хоть бы моргнул, «толстый», что это ГЕНЕРАЛ, к нам в гости пожаловал», —

злится на него втихомолку Серега. Он «видит» себя со стороны, обвешанного идиотскими «гаишными приблудами» и чувствует полным идиотом.

— «Здравствуйте капитан! Что это Вы «молодого» сразу обвешали оборудованием? Дали бы слегка привыкнуть. Не ровен час, через неделю сбежит в уголовный розыск. А и поделом. Что это он у Вас с высшим образованием орет, как оглашенный, в мегафон на дороге? Чтобы душа не воспарила? Обязательно надо человека мордой в дерьмо макнуть?».

Генерал снимает шляпу и протирает платком, вспотевшую лысину:

— « У Вас там что, с ПТУшным образованием «специалисты» кончились? Кадровик с похмелья был, когда его на работу принимал? Сидоров значит... ладно, старшина, работай!», —

генерал разворачивается спиной и выруливает на тротуар в сторону площади Ленина.

Бубука краснеет и выдыхает шепотом, сдерживаемый при генерале воздух:

— «Я здесь при чем? Кадровики у тебя, в Управе сидят. Вот им «хвосты» к е.... матери и отрывай, етишь твою растак!», —

и уже Сереге:

— Что он тут? Откуда знает, что у тебя высшее образование?».

— «Расспрашивать стал, вот я ему всё, как на духу...», —

у Сереги возникает чувство, что он Бубуке крепко «подложил свинью»,

— «Как на духу! Тьфу, мля! Хочешь, как лучше, а оно все равно вылезает через жопу», —

плюет на асфальт Бубука:

— «Ты тут орешь на весь город, как блаженный, вот он за тебя и зацепился. Это же его команда: тренировать пешеходов. Ты вроде к нему ближе всех, вот тебе «прибор» и сунули, чтобы генерал видел, что команды исправно исполняются».

Бубука расстроен, что инициатива вылезла не так, как ожидалось, а совершенно через... то самое место, через которое лезет всегда:

— «Ладно, давай сюда эту «мандулу». На сегодня хватит. Да деньги штрафные не забудь сдать! Потренируйся пока по транспорту.

Бубука разворачивается, собираясь уходить. Он и, правда, вроде мужик ничего... Бубука этот!

— «Товарищ капитан, а генерал, он как? Мужик-то ничего? Без прибабахов?», —

Серега крутит растопыренной кистью правой руки в районе своего правого уха.

— «Шибко ты, старшина, «умный». Генералы с прибабахами не бывают! Это мы с тобой с прибабахами, а генералы они все нормальные. Солохненко вон, тоже в свое время, старшиной был, а стал генералом. Бери пример. Имей в виду — «шибко умным», дорога в генералы заказана. Были тут люди, и умней, и толковей, и шустрей Солохненко. Ан, нет — не сгодились в генералы».

        Бубука забирает мегафон, ставший Сереге уже родным и удаляется к своей «канарейке».

— «Тюльку, Бубука, гонишь!», —

думает про себя Серега:

— «Генералы нормальные, а мы все с прибабахом! Сейчас! Генералы, как и адмиралы, тоже с прибабахом, только у них прибабах генеральский, «восьмого размера». Такой вот ПРИБАБАХ!».

        Серега без мегафона какое-то время чувствует себя сиротой, лишенным какой-то важной жизненной опоры. Рука нет-нет, да и шарит в поисках «желтого чуда», при виде наглых воронежских пешеходов, перебегающих перед движущимся транспортом. Однако, вскоре, старшина снова обретает присутствие духа и переключается на свой металлический свисток. Над перекрестком, то и дело, разносятся лихие, под стать «соловью-разбойнику», металлические трели.

        Перекресток несложный — улицу Плехановскую с двухсторонним движением пересекает улица Пушкинская с односторонним движением. По улице Пушкинской разрешен проезд прямо и повороты налево и направо на Плехановскую. По Плехановской, при движении к площади Ленина, разрешен проезд прямо и поворот направо в направлении одностороннего движения, по улице Пушкинской. Левый поворот с Плехановской на Пушкинскую запрещен, поскольку выводит навстречу одностороннему движению. При движении по Плехановской с противоположного направления, от площади Ленина, разрешено движение только прямо. Вот и все премудрости — смотри, чтобы водители не лезли навстречу одностороннему движению и не совершали запрещенные маневры, да наводи страху на пешеходов соловьиными трелями.

        Это для Сереги никаких премудростей, а водители — им хоть «кол на голове теши». Серега вкладывает свисток в рот и зажимает его зубами. От оперного театра по улице Пушкинской к перекрестку, навстречу одностороннему движению крадется «жигулёнок».

Серега занят — штрафует очередного провинившегося пешехода. Штрафует, стоя спиной к крадущемуся «жигуленку», но угловым зрением, чуть разворачивая голову назад, отслеживает все маневры нарушителя. Автомобиль подкрадывается к Плехановской, включает правый поворот и выползает «по-пластунски» за спиной инспектора ДПС, в надежде просочиться безнаказанно.

        Серега «бросает» пешехода, разворачивается к нарушителю и глушит его пронзительным свистком, помахивая при этом жезлом так, словно собирается «перетянуть» им злокозненного водителя вдоль спины. «Жигуль» встает «колом», как припечатанный. Счастливый пешеход улепетывает, что есть духу, через проезжую часть улицы Плехановской, унося в целости и сохранности свой «кровный» желтый бумажный рубль и, выданный Серегой штрафной талон, в придачу.

        Серега «пролетает, как фанера над Парижем» — рубль с пешехода не получен. Штрафной талон, унесенный пешеходом, старшине придется оплатить из своего кармана. Рубли эти Сереге уже «поперек горла». Карманы галифе набиты ими так, что в паре напоминают по форме женскую грудь четвертого размера, расположенную несколько ниже Серегиной «морской груди». Половину из этих рублей старшина милиции мог бы собрать и просто так, без талонов — себе на карман. Серега, однако, честный малый и прикарманивать чужие рубли ему «западло». Так уж его воспитала мама и бывшие морские командиры.

        Из автомобиля, приехавшего навстречу одностороннему движению, выбирается высокий поджарый старикан в очках, с суровым как у сфинкса лицом. Лицо водителя кажется старшине смутно знакомым, будто видел он уже где-то. Вот только где? Нос картошкой, если бы не морщины, да внешние уголки глаз вниз «припустить» — вылитый Мао Цзе Дун. Но это только по лицу, а так ничего старикан — боевой.

        Двигаясь через полотно дороги, Серьга раздумывает, как же ему поcтупить. Проезд навстречу одностороннему движению серьезное нарушение, за него по протоколу не меньше «червонца», а то и вовсе «дыра» в талоне предупреждения. Для любого водителя «дыра» в талоне предупреждения, хуже расстрела, как дыра в сердце.

        Всех этих рычагов воздействия на нарушителей ПДД старшина в настоящий момент не имеет. Штрафовать водителей штрафными талонами для пешеходов запрещено. Любые действия старшины в отношении нарушителя в настоящий момент просто холостая стрельба в белый свет, как в копеечку. Никаких аргументов, кроме слов. С другой стороны слово тоже аргумент, не даром сказано: «Сначала было слово...». «Абордажная группа на шканцы. На абордаж!».

— « Инспектор дорожно-патрульной службы ГАИ старшина милиции Сидоров», —

Серега тарабанит заученно фразу, приложив ладонь к козырьку фуражки:

— «Гражданин! Вы въехали под запрещающий знак и двигались по улице навстречу одностороннему движению, что является ВОПИЮЩИМ!!! нарушением Правил дорожного движения, недостойным высокого звания советского гражданина! Предъявите Ваше водительское удостоверение и документы на автомашину!».

Серега произносит слово «ВОПИЮЩИМ!!!» таким тоном, как будто под стариканом вот-вот разверзнется земля и служители преисподней, с хвостами, в лохматых шкурах, с рогами, перемазанными горячей смолой, и вилами на плечах, уволокут дерзкого автолюбителя на вечные адовы муки, восклицая ужасными голосами, приводящими жертву в трепет:

— «О, ужас тебе! ПРЕЗРЕННЫЙ! Трах-тиби-дох! Ёханый бабай!».

Серега и сам понимает некую театральность своего поведения, но в глубине души, посмеиваясь над собой и стариканом, думает:

— «А и по фигу! Злокозненный нарушитель, заведомо «кладет» на инспектора, не грех и мне патетики подпустить для пущего форсу! С генералом справился — чуть на рубль не оштрафовал. А энтот старикан мне и вовсе на два укуса! Я рыба по прозванию Пила-а-а-а! О-го-го! Проглочу! Трах-тиби-дох! Ёханый бабай!».

        Старикан удивленно вздергивает бровями на «недостойным высокого звания советского гражданина», потом спокойно, по-доброму начинает улыбаться. Серегино сердце смягчается от этой улыбки: и ничего он не похож на Мао Цзе Дуна, симпатичный, в общем-то, старик. Водительское удостоверение, как и владелец, старого образца. Выданно не иначе, сразу после Великой отечественной войны: Троепольский Гавриил Николаевич, 29 ноября 1905 года рождения. Документы на машину в порядке:

— «Гавриил Николаевич, и что же мы с Вами будем делать?».

— «Ну, уж и не знаю. Что в таких случаях положено делать? А то меня уж давненько инспекторы ГАИ не останавливали», —

Гавриил Николаевич спокоен как танк.

— «Как же, Вы, автомобиль водите, в семьдесят семь лет-то? Вы, надеюсь, понимаете, что проезд навстречу одностороннему движению... Погодите! Троепольский Гавриил Николаевич? Это, который «Белый Бим, черное ухо»?», —

Серега вспоминает, стоящую у него на полке, взятую за женой в качестве «приданного», книжицу. Книжицу из серии: «Библиотека произведений удостоенных государственной премии СССР», издательства «Советский писатель. Москва. 1977», с фотографией этого самого старикана. Вот на той фотографии он, в самом деле, похож на Мао Цзе Дуна. Это, собственно, жена его заставила прочитать эту книжку — такое она на нее произвела впечатление. Серега ошарашено возвращает права нарушителю:

— «Что же Вы, Гавриил Николаевич, молчите, что Вы — «Белый Бим, черное ухо»? Это же надо? Ладно! Счастливого пути!», —

Серега прикладывается ладонью к козырьку фуражки.

— «И что же, старшина? Вы меня «наказывать» не будете? Извольте, раз уж нарушил!», —

лицо старикана снова принимает суровое выражение.

— « Нет, Гавриил Николаевич, «наказывать» не буду. У меня на «Белого Бима» рука не поднимается!», —

Серега снимает с головы вспотевшую фуражку — проветриться.

— «Читали?», —

Гавриил Николаевич отчего-то не спешит. Может ему просто некуда особенно спешить?

— «Читал. Жена порекомендовала», —

Серега задумывается, вспоминая, и цитирует:

— «Ни одна собака в мире не считает обыкновенную преданность чем-то необычным. Но люди придумали превозносить это чувство собаки как подвиг...».

Троепольский внимательно смотрит на Серегу, так внимательно, что это вводит того в смущение:

— «Извините, дальше не помню точно. Вы уж навстречу одностороннему движению не выезжайте, а то оставите Бима сиротой...».

Серега выжидающе смотрит на Гавриила Николаевича, не может быть, чтобы он промолчал.

— «Нет уже Бима!», —

грустно произносит тот.

— «Это для Вас нет, а я вот приду домой, книжку Вашу открою — и Бим снова живой, за вальдшнепами рыщет. Вы же сами написали: «мертвые не уходят из жизни тех, кто их любил...». Чудную Вы    вещь, Гавриил Николаевич, написать сподобились!».

— «Душу вкладывай, и в любом деле «сподобишься». Вы ведь, старшина, вкладываете! Здесь, на перекрестке! Такие вещи глазу заметны...».

Серега провожает глазами отъехавший «жигуль» Белого Бима. Рукопожатие у старикана крепкое и теплое. Такое... передающее что-то. «Что-то», словами неописуемое...

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

        Только Серега заступил на пост, на «канарейке» появляется Бубука — волочет через проезжую часть старого знакомца — желтый «граммофонистый» мегафон.

— «Ну-у! Опять?», —

ворчит Серега:

— «Я, после вчерашнего рандеву с генералом, думал, что мне уже сегодня лейтенантские звёзды пришпандорят на погоны, да должность, какую «побумажней» подберут».

— «Ага! Разбежался! Тут и капитаны «шмонаются» по дороге, и с высшим образованием, между прочим. Слушай больше! Генералы они стелют мягко, а спать жестко. А хочешь звезды — вали в уголовный розыск. Здесь, пока звёзды получишь, ноги до коленей сотрёшь! Я вон себе четыре настрогал — по одной за каждые пять лет!».

        Бубука передает мегафон Сергею. Салют, камрад! Вот и встретились снова. Красная тесьма обхватывает шею, камрад повисает на груди. Серега снова стоит на «осевой», орать в мегафон ему надоело, поэтому мегафон переквалифицирован в «бубен». Стоит кому-либо из пешеходов «вывалиться» на проезжую часть на красный сигнал пешеходного светофора, Серега тут же нажимает кнопку и барабанит пальцами по микрофону памятную с детства «пионерскую дробь»:

— «Па-бам, па-ба-бам, па-ба-ба-ба, бам-бам!».

И публика, возвращаясь к тротуару, становится в низкий старт в ожидании зеленого сигнала светофора.

        Нежданно-негаданно, навстречу одностороннему движению, «прилетает» палевая «троечка». Водитель, лет двадцати восьми, с наколотыми перстнями на пальцах, по виду типичный «ништяк», по поведению полный «баклан»:

— «Слышь, старшина! Я тут нарушу — терпения нет «круголя давать».

Серегу всегда «убивает» наглость таких приблатненных, «своих в доску» корешей.

— «Сикьх тым!», —

Серега задумывается:

— «Или Сикьх тыр! Не помню. Ну, не важно! Понял?».

        Года четыре назад, Серега подружился на Сахалине с азербайджанским армянином Амбарцумяном Гарибом Захаровичем, в обиходе просто Аликом. Алик работал мотористом на НИС «Искатель». НИС «Искатель» — это научно-исследовательское судно НПО «Южморгео», на котором пришлось поработать «навигатором» Сереге. Есть у «разведчиков морской нефти» в штате такая должность. Подружились они как-то сразу, «с ходу» — круг общения в море не особенно широк.

        Алик и обучил Серегу выражаться «непечатно» на каком-то не то азербайджанском, не то иранском наречии. Обучил и рекомендовал пользоваться только в случае серьёзных «наездов» со стороны «восточных людей». Но «восточные люди» почему-то на Серегу не «наезжают», несмотря на то, что бывал Серега и в Узбекистане, и в Киргизии, и в Азербайджане. Наезжают в основном представители европеоидной расы, проживающие в Воронеже. Как сегодня, к примеру. Посему Серега иногда пользуется уроками Алика в беседах с местными «ништяками».

— «Старшина, ты чего гонишь? Я чё-то не понял…», —

крутит глазами в недоумении «блатной».

— «В Азербайджан езжай, там тебе объяснят».

«Блатной» натружено «скрежещет мозгами», неестественно часто смаргивая веками:

— «Слышь, старшина, прекрати борзеть!».

— «Понял!», —

Серега переходит на официальный тон, прикладывая ладонь к козырьку:

— «Инспектор дорожно-патрульной службы ГАИ старшина милиции Сидоров.

       Гра-ж-ж-данин! Предъявите водительское удостоверение, документы на

    автомобиль и сам автомобиль к досмотру, как совпадающий по приметам», —

Серега запускает правую руку в окно передней двери под рукой водителя и вытаскивает из-под руля ключ зажигания:

— «с числящимся в угоне с 14 августа 1982 года автомобилем Ваз 2103, госномер ...,

       белого цвета, а также «знак аварийной остановки», огнетушитель, «автомобильную

       аптечку», запасные педали газа и сцепления. Исполнять!».

— «Ты чё, старшина? У меня машина палевая, а не белая! И где я тебе возьму запасные педали газа и сцепления! Издеваешься? Во дурдом!», —

Серега быстро заполняет по водительским документам бланк «Направления на лекцию по безопасности дорожного движения», отрывает корешок и    возвращает «блатному» талон предупреждения и документы на автомобиль — всё кроме водительского удостоверения:

— «В субботу, в двенадцать ноль-ноль. В помещении Областного отдела ГАИ. Двухчасовая лекция по безопасности дорожного движения, с ответами на вопросы и демонстрацией цветных слайдов. Присутствие обязательно. Приятного отдыха».

— «Э! А права?», —

«блатной» выразительно корчит «морду лица», вращает глазами и плюет на асфальт.

— «Получите после лекции!».

        На противоположно стороне останавливается «Волга» кофейного цвета, ГАЗ 21 — «акула». Водитель в милицейской форме машет Сереге. Серега идет через дорогу. Наказанный «блатной» тащится следом. За рулем «Волги» чернявый парень, примерно одного возраста с Серегой, в милицейской форме с погонами лейтенанта. Лейтенант приветливо смотрит на Серегу:

— «Посмотреть приехал на новичка. Земля слухом полнится. Поговаривают, что Начальника УВД, генерала Солоху на «цельный рубль» оштрафовал за неправильный переход улицы. Бубука кому-то поведал, а там и разлетелось... Ты, что ли, будешь? Будем знакомы!», —

лейтенант протягивает руку сквозь дверь над опущенным стеклом:

— «Старший инспектор дорожно-патрульной службы ГАИ лейтенант милиции Модестов. Владимир. Можно просто Вовка! Чего этот «козлище» к тебе имеет?».

— «Приехал навстречу одностороннему движению. Крутого из себя корчит. Хамит. Дебил, из «ништяков». Я ему направление на лекцию выписал», —

отмахивается Серега рукой.

— « Слышь, лейтенант, разберись по справедливости. Я что-то не въезжаю. Приехал по дружески. Сам остановился. А старшина меня «обул в галоши» по полной программе», —

подходит, топтавшийся поодаль, нарушитель.

— «Разберемся! По справедливости!», —

        Вовка, слушая объяснения нарушителя, принимает документы и начинает внимательно разглядывать талон предупреждения. В правой руке он покручивает ключи от своего автомобиля с прицепленным к ним «гаишным» дыроколом — машинкой для «производства» просечек в водительских талонах предупреждения. Нарушитель продолжает нудить, «втирая» инспекторам какую-то «хрень». «Клац»! На талоне предупреждения, где «муха не сидела», появляется просечка. «Блатной», вытаращив глаза, теряет дар речи. Вовка рядом с просечкой ставит дату и свою подпись.

Потом смотрит в «Техпаспорт транспортного средства» автомашины и, раскрыв постовую сумку, прямо на внутренней стороне клапана записывает госномер автомобиля:

— « Для памяти! Если старшина мне еще раз скажет, что вы ему нахамили, я вам из талона предупреждения сделаю «сито». Ферштейн?».

У «блатного» опускаются руки:

— «Ферштейн... Бля! Ну ты, летенант... разобрался!».

— «Что это за «бля»? А пятнадцать суток за нецензурную брань в общественном месте? Нет? Тогда — аривидерчи!».

«Блатной» отчаливает. Старшина и лейтенант еще минут десять перекидываются фразами, «приглядываясь» друг к другу. Потом лейтенант снова протягивает руку:

— «Ладно, мне пора, а то я пост бросил, чтобы на тебя глянуть. Бубука узрит мое отсутствие, его «кондрат» хватит. Ты тут не тушуйся, если что не ясно — я на соседнем перекрестке. Подходи».

Уже, захлопнув дверь «Волги», Вовка снова высовывает голову из окна:

— Знаешь что Серега, ты после смены не разбегайся на все четыре стороны — посидим «по пять капель» за знакомство. Как ты?».

Лейтенант Вовка на год моложе Сереги. Сереге нравится лейтенант. Есть в нем какое-то внутреннее обаяние, открытость души:

— «Добро! По пять капель...».

— «Ну, бывай!», —

лейтенант прикладывает ладонь к виску. Форменная фуражка лежит на сидении справа.

— « К «пустой» голове не прикладывай», —

смеется Серега, помня речи своего бывшего командира, о том, что «при отдании чести головной убор должен быть на голове — к «пустой» голове ладонь не прикладывается».

Вовка снова высовывается в окно двери автомобиля:

— « Она у меня не пустая! Фуражка, для отдания чести, нужна тем, у кого внутри головы пусто. А у меня с головой всё в порядке. А мегафон на шее не таскай. Поставь его на «осевую» около себя и пусть себе стоит — он яркий, объедут», —

Вовка подмигивает Сереге и трогает машину с места.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

        Старшина милиции Сергей Сидоров стоит «столбом» на разделительной полосе дороги, широко расставив ноги. Сегодня в брюках на выпуск и гражданских туфлях. Кавалеристский форс с галифе и сапогами дорого обходится — ноги потом до утра гудят «паровозом». Желтый мегафон стоит у самых ног старшины на белой разделительной линии, умиротворенно уткнувшись «хлебалом» в асфальт. Взгляд Сереги скользит по пешеходам, автобусам, фырчащим мимо легковушкам. Вроде, все «тип-топ», только вот Солоха, что-то задерживается с парадным обходом владений. Генерал-майор в последнее время зачастил — дня не было, чтобы не появился на перекрестке, маршируя куда-то по своим «генеральским» делам.

        Левая штанина старшины медленно въезжает вверх, почти под самое колено. Старшина смотрит влево. Помяни чёрта — вот он, тут, как тут. Солоха. Присел слева от старшины и правой рукой подтягивает штанину форменных брюк старшины с жиденьким ниточным лампасом. Генерал сегодня «с полной выкладкой». Фуражка-аэродром с «капустой» над козырьком, китель с «золотом» погон, брюки с жирным красным лампасом, как у пьяного казачьего сотника. Сидит на корточках рядом со старшиной, прямо на разделительной полосе, задирает старшинские форменные брюки, и разглядывает — какого цвета у старшины носки.

— «Привет старшина», —

Солоха поднимается с корточек:

— «а носки-то у тебя черные...».

— «Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Носки-то? Черные. Как учили...», —

Серега сам задирает сам себе штанину.

— «Забудь, чему тебя учили на флоте! Я себе всегда серые беру. В Военторге, на Левом берегу. Черт! Как эта улица? За Остужевским кольцом. Купи себе серые, как у меня».

        Генерал-майор наклоняется и, защипнув пальцами штанины с жирными красными лампасами на коленях, подтягивает их вверх. Носки у него действительно серые. Мир вздрагивает и замирает. Замирает, раскрыв рты, публика бредущая через перекресток. Замирают местные воробьи, прыгавшие до того у ног генерала и старшины. Замирают, проезжающие мимо автомашины и торговки пирожками в близлежащих киосках. Таинство интимного момента. Не каждый день удается увидеть генерала с задранными до колен штанами

— «Товарищ генерал-майор!», —

Серега, вращая глазами, показывает Солохе, что они в этом мире не одни. Солоха «бросает» брюки, выпрямляется и, поднеся кулак ко рту, смущенно кашляет, делая вид, что это не он только что являл миру «генеральский стриптиз»:

— «Признай, по честному, первый раз, как я по гражданке на красный переходил, небось, послать меня хотел?».

— «С чего Вы взяли, товарищ генерал-майор?», —

мысли он, что ли читает, думает Серега. Был грех, так и вертелось тогда на языке –послать его «по матушке».

— «Я тебя насквозь вижу! Да что там насквозь, у тебя все на физиономии написано. Ладно! Бруши, старшина! Серые... В Военторге!».

— «Слушаюсь, товарищ генерал-майор. Серые. Как у Вас. В Военторге», —

Козыряет снова Серега, глядя в удаляющуюся генеральскую спину с, вихляющимися, ниже «пивными» ягодицами.

— «Хе-хе!», —

хмыкает про себя Сергей:

— «Генерал-то у нас сексуальный парень. Вон как торговки из киосков вытаращились!»

Старшина смотрит вслед генералу, пока тот не переходит улицу Плехановскую у гостинницы «Воронеж» и не исчезает в направлении здания Обкома КПСС...

        Сзади, на самом перекрестке хором взвизгивают автомобильные клаксоны, раздается грохот, сопровождаемый лязгом железа. Всегда так — стоит отвернуться от перекрестка и там, что-нибудь происходит из ряда вон выходящее. Бежать к перекрестку не имеет смысла — все плохое, что там могло произойти, уже произошло. Серега поднимает свой национальный узбекский инструмент «желтый бубен» и двигается к месту ДТП. ДТП — дорожно-транспортное происшествие.

        Посередине проезжей части сцепились мертвой хваткой новенький «москвичок», без госномеров, с бумажным транзитным номером за лобовым стеклом и канареечного цвета ментовский УАЗик. «Москвичок» ранено мигает левым «поворотником». Удар, судя по всему не сильный, вряд ли кто-то из людей пострадал. На перекрестком еще витает поднятая столкновением пыль, а два ретивых молоденьких мента с сержантскими погонами уже во все горло «лаются» на дедка в возрасте глубоко за шестьдесят. Ретиво «лаются», не литературно — только пена не капает со рта. Дедок, с дрожащими руками, растерянно смотрит на полный разгром своего нового «москвича».

        УАЗику все пофигу, он и с танком столкнется — ему ничего не будет. УАЗик этот выработал свой ресурс лет десять назад, если и есть на нем что путного и нового, так это только краска. Одним словом — рыдван старый. Металлолом. На правом борту рыдвана надпись: «Семилукский РОВД». Семилукский район сельский и менты на нем сельские — привыкли по колхозным полям наяривать. Светофоры, небось, только по телевизору видят. Металлолом въехал бампером в дедовский «москвичок» не слабо. Правая сторона вся разбита, асфальт усыпан стеклами, обе двери вогнуты в салон, переднее и заднее крыло — не лучше. Серега смотрит «выпуклым морским глазом», как учили, анализируя и пытаясь представить, как все было.

        Дедок на «москвиче», судя по всему, только приобрел авто и гнал его к своей «хате». Похоже, он, до сей поры, всю жизнь ходил пешим манером. Дедок-то. На перекрестке Плехановская-Пушкинская притормозил, включил «левый поворот», имея намерение повернуть с Плехановской на Пушкинскую. Повернуть влево. А левый поворот здесь запрещен. Не успел дед реально попытаться реализовать свои «правонарушающие» действия, как в правый бок стоящего «москвичка», навстречу одностороннему движению по улице Пушкинской, приехали «оладухи» с сержантскими погонами на канареечном «луноходе». Обоюдное.

        Но менты, на то и менты — с них спрос больше. Тем более что перлись, «вылупив очи», против всех правил, в пику разуму, навстречу одностороннему движению. Мигалку синюю и ту не включили. Серега останавливается в метре от «разборок». Молоденький сержант, видимо водитель, трясет деда за плечо и «поливает» его «непечатно» на чем стоит свет на весь перекресток:

— «Что же ты, козёл старый, делаешь! Трам –тарарам! Тарам — тарам! Тарам — тарарам!»

Второй сержантик поспокойнее. Наблюдает. Голова деда болтается под напором сержанта. Серега нажимает кнопку своего желтого «бубна» подставляет сзади «хлебало», почти касаясь головы ретивого «оладуха». Мегафон хрипло гаркает:

— «Прекратить!».

Сержант шарахается с перепуга, отпуская плечо деда, и оборачивается к старшине. Затем, делая жутко зверское лицо, обращается к старшине:

— «Те чё, старшина? Дай я с эти козлом разберусь», —

и снова тянется к дедову плечу. Серега перехватывает руку его и, сделав такое же лицо, как у сержанта, шипит зло:

— «Я тебе дам «те чё»! Я тебе разберусь, бл...! Придурок колхозный! Давно по ушам не получал?».

«Бубен», добросовестно хрипя, разносит фразу на весь перекресток, возвращая к Сереге эхо:

— «... ядь! ...ушам не получал?».

Второй сержант придерживает напарника за плечо рукой. Серега вздрагивает и отрубает «бубен»:

— « Права! Мне! Быстро! И в машину! Чтобы, как мыши — не видно не слышно! Припоздал, ты, сержант, а то генерал бы тебе лично уши оборвал, прямо здесь на перекрестке. Геть отсюда!».

        Серега злой — сам бы по ушам врезал этому ментёнку. Сука! Понаберут недомерков дебильных! Небось, за колбасой в город приехали. Ну и ладно, вели бы себя скромно. Так нет! Надо всю свою дурь народу показать. Рейнджеры, бл…! Серега кладет водительское удостоверение во внутренний карман кителя. Сержанты, красные от возбуждения, забираются в «луноход». Старшина разворачивается ко второму «виновнику» кипения страстей на перекрестке. Дед потрясенно смотрит на старшину, потом обходит «москвич», садится за руль и опускает на него голову. Голова трясется. Плачет дед. Истерика. Не помер бы, а то от нервной такой встряски «мотор» запросто встанет. Старшина выпрастывает радиостанцию из-за спины:

— «Дежурный! Пост номер...! Прошу на связь! ... Инспектор Сидоров. Перекресток Плехановская-Пушкинская — ДТП с участием милицейской машины. Жертв и пострадавших нет!».

        Серега обходит автомобиль и, открыв левую заднюю дверь, садится позади водительского сидения. Дед всхлипывает, успокаиваясь. Серега выпрастывает сигарету из пачки «Памира», наклоняется между передними сидениями, вжимая в гнездо прикуриватель. Чуть ждет, затем прикуривает от выпрыгнувшего из гнезда прикуривателя. Курит молча. Пусть дед успокоится. Минут пять спустя, слушает объяснение деда. Все, как и думал, только «москвичок» не куплен, а вручен деду бесплатно, как ветерану и инвалиду Великой отечественной войны. Внуки уже взрослые, но на работе. Вот и пришлось самому гнать. Собирался повернуть налево, встал для поворота, а тут эти...

Серега выбрасывает окурок в окно:

— «Левый поворот здесь запрещен, дед! Права и документы на машину мне».

Дед протягивает пачку документов, руки у него снова начинают трястись и он утыкается вздрагивающей головой в руль.

— «Ну что ты плачешь по этому железу, будто у тебя мама умерла. Новую дадут! Ты воевал где? Слезливый такой! В Военторге, что ли?», —

Серега раскрывает водительское удостоверение. Дед резко вздергивается от руля:

— «Я те дам, в Военторге! Как положено, воевал, в окопе! С сорок третьего и до конца!».

— «Ладно, ладно! Извини! Хватит рыдать! Сиди, не высовывайся...», —

Серега выходит из «москвича и двигает к «луноходу». Открывает дверь и садится на заднее сидение, сдвигая левее себя два батона вареной колбасы и «авоську» с четырьмя бутылками «Столичной водки». Точно, «отовариться» приезжали. Сержанты сидят в клубах дыма. Смолят «Приму» от расстройства:

— «Старшина, дай нам самим с этим дедом разобраться! Козел, надо же! Подставил!».

— «Сержант, ты на знаки смотрел, когда сюда пёрся? Пятьсот метров ехал навстречу одностороннему движению и ничего не понял? За рулем давно? Или неделю, как из армии — из под прапорщицкого крыла? Они ведь вам там по-армейски подсказывают: крути вправо, крути влево, стой, красный сигнал светофора. Потому, что сами вы ни хрена не соображаете! Сами разберемся! Генерал сам все ДТП разбирает с участием милицейских машин. Вот он вам и разберется. Погоны можно уже спарывать. Он тут часто гуляет, может и вас удостоит честью...», —

Серега поддавливает сержантам на психику — ничего пусть жопы свои прижмут, а то раздухарились... красавцы! Надёжа и опора Семилук:

— «Да водку свою с колбасой уберите, а то генерал вам вместе с погонами еще и яйца оторвёт!».

Серега снова переходит в «москвич». Дед уже оклемался, сидит насупившись. Серега закуривает и думает, «мысль». Можно так подставиться, что «мама не горюй». Ладно, где наша не пропадала:

— «Слушай меня внимательно, дед! Слушай и запоминай! Да крепко запоминай, а то под монастырь меня подведешь. Первое: выключи «левый поворот» чтобы он мне по голове, а остальным по глазам не «шоркал». Второе: ты ехал прямо, никакого «левого» поворота не включал, намерения повернуть, налево не имел. Просто притормозил на перекрестке, потому что притормозила автомашина, идущая впереди. Номера этой машины не помнишь, модели не помнишь, цвета не помнишь — память с перепугу отшибло. А тут к тебе мои коллеги в бок приехали. Понял?».

— «А для чего?», —

дед недоуменно поворачивается к Сереге.

— «А для того, что здесь запрещен левый поворот и ты почти нарушил правила дорожного движения. Почти. Поскольку ты не начал реально выполнять поворот, на самом деле ты ничего не нарушил. Сейчас подъедет группа по разбору ДТП и, стоит тебе сказать про свои невыполненные намерения, как на тебя «повесят всех собак». В лучшем случае за свой счет будешь ремонтировать свой «москвичек». В худшем — лишишься водительских прав, и за твой счет отремонтируют это желтый рыдван».

— «А как же эти?», —

дед кивает в сторону «оладухов».

— «Да им хоть ссы в глаза — всё божья роса. Ничего с ними не будет. При самом хреновом раскладе — по ушам надают и вся недолга. Даже с работы не выгонят — выговорешником отделаются. Ну, может, с машины ссадят и на патрулирование улиц отправят, если не идиоты у них там, в начальстве сидят. Сами виноваты. А и выгонят, туда им и дорога. Таких придурков к милиции за версту подпускать нельзя. Да меня не сдай, а то и мне погоны вместе с ...... оторвут. Понял? Государство тебе авто подарило, государство пусть его и ремонтирует, раз дебилов на государственную службу принимает. Все! Привет!».

Спустя два часа сцепившиеся УАЗик и «москвич» разъезжаются. «Москвич» останавливается у тротуара и дед бежит к Сереге:

— «Товарищ старшина, спасибо! Могу я как-нибудь отблагодарить за совет?», —

дед вытягивает руку перед грудью, сжимает кулак, затем оттопыривает мизинец и большой палец, и вопросительно смотрит на Серегу.

— «Не надо дед! Ты же не в Военторге воевал! Не могу я с тебя магарыч брать. Счастливого пути! Привет внукам», —

Серега взмахивает прощально деду и оборачивается для перехода на противоположную часть проезжей части. Оттуда вид на перекресток более «эстетичен» — не так воняет соляром от маршрутных автобусов. Серега шагает и бормочет стишок собственного сочинения:

                                                                Я вовсе не плакса

                                                                Пашу негри — тёнком

                                                                Эй! Гуще там ваксой

                                                                Намажьте ментЁнка

                                                                Стою полосатым

                                                                Опершися я жезлом:

                                                                Ментам всем усатым

                                                                К дороге по креслу!!!

                                                                Не надо мне хлеба

                                                                И шлема с забралом

                                                                О, как я хотел бы

                                                                Простым генералом

                                                                Поутру отведав

                                                                Чайку и овсянки,

                                                                Ментам всем проверить

                                                                Носки и портянки...

        Пятнадцать-сорок пять. Смена подходит к концу. Снимаемся с поста в шестнадцать ноль-ноль. Вовкина кофейная «Волга» уже стоит у обочины. Из открытых окон доносится мелодия «Поезд идёт в Читанунга Чучу». Пора отделять зерна от плевел. Серега становится на тротуаре и, подтопывая ногой в ритм музыке, просматривает бумаги, которые он «набрушил» за смену. На противоположной стороне останавливается «волга» черного цвета. Дверь открывается и через дорогу к старшине бежит водитель:

— «Товарищ старшина, Вас просят подойти!»,

Серега складывает бумаги в постовую сумку и переходит по проезжей части на другую сторону. Водитель деликатно отходит за машину в сторону тротуара. Окно левой задней двери открывается и из него на старшину Сидорова смотрит упитанное чиновничье лицо с обвисшими, как у барбоса, щеками:

— «Старшина, а почему вы не отдаете мне честь? Я уже четвертый раз проезжаю мимо вас и не вижу никакой реакции».

        Судя по номеру автомашины — чиновник из Горисполкома, и не великих чинов. В списке предусматривающем «отдание чести» последний номер Горисполкомовских авто «..-21», а этот заканчивается на «..-23». По чести, говоря, старшина не отслеживает номера машин с тем чтобы, выпятив грудь отдавать честь. Он просто работает, а про отдание чести и вовсе запамятовал. Да и кому нужна его «менторская честь»? Ан, нет! Оказывается, кому-то она нужна. Вот этому обрюзгшему «барбосу». Может, он еще не прошел стадию юношеского самоутверждения и решил здесь самоутвердиться, за счет старшины Сидорова? Серега передвигает сумку на живот и открывает клапан:

— «Одну секунду! Сейчас со списочком сверимся», —

вытаскивает список на двух листах и сверяет — есть ли номер подъехавшей автомашины в списке:

— «Извините, но номера вашего персонального автомобиля в списке нет. Так, что «честь отдавать» я Вам не обязан. Она мне, я думаю, и самому не без надобности».

Настроение у Сереги хорошее и он широко улыбается чиновнику. Чиновник, однако, мрачнеет, лицо у него принимает обиженное выражение. Обещали, видимо, включить в список для получения бесплатных почестей от дорожно-патрульной службы ГАИ, да забыли, а то и просто кинули. Сереге становится смешно и немножко жалко барбоса:

— «Но, если Вам так уж невмоготу, и хочется получить почести, извольте...».

Старшина становится по стойке «смирно», или как раньше говаривали «во фрунт», гордо выпятив грудь, и отдает честь обиженному чиновнику:

— «Разрешите удалиться? А то у меня смена закончилась!».

Лицо чиновника из обиженного, превращается в рассерженное, затем в разъяренное. Крепко осерчал:

— «На неприятности старшина нарываешься? Я могу добиться, чтобы тебя понизили…».

Сереге тоже ни с того, ни с сего «приливает» в голову:

— «Понизили?», —

Серега приближается к чиновнику близко, почти голова к голове. Так близко, что чиновник слегка отшатывается. Глядя в глаза, номенклатурщику старшина медленно, членораздельно произносит:

— «Да пошел ты! В Читанунга Чучу! «Придурок номенклатурный»! Ниже меня», —

Серега топает ногой по асфальтовому покрытию проезжей части:

— «только канализация! Понял? За..пу тебе, ишака бухарского, а не честь! Сикьх тым!», —

затем поворачивается и идет к кофейной «Волге» лейтенанта Вовки Модестова...

ДЕНЬ ЧЕТЫРЕ СТО ВОСЬМИДЕСЯТЫЙ

        После беседы с номенклатурщиком, всё вроде утряслось, еще тогда. Серега уже об этом и помнить забыл. За «номенклатурного придурка» Сереге «настегал по ушам» лично генерал в приватной беседе на «осевой линии». Номенклатурщик, видимо, не пожелал распространения нелестных отзывов о себе и не «пошел» по инстанциям, а двинул сразу к Солохе. Солоха тоже не захотел поднимать «бучу» и «катить бочку» вниз по служебной лестнице, вплоть до старшины Сидорова. Опять таки, во избежание образования ненужных и вредных слухов. Плохой пример вещь заразительная. Поэтому «порку на гумне» генерал-майор произвёл лично.

        Про «бухарского ишака» речи не было. Мнится, что аксессуары бухарского ишака произвели на чиновника столь сильное впечатление, что он не рискнул их даже поминать в своей жалобе. Да и чиновник, видать, был небольшого ранга — из плюгавых. За «авторитетного» Серегу без объяснений «зарыли» бы ниже канализации.

— «... Это же надо! Уважаемого человека послать в ... Чутынгу Чачу! Это по каковски? И где же оно такое, если не секрет?», —

ехидничает генерал.

— «Это композиция есть такая джазовая, товарищ генерал-майор, «Поезд идет в Читанунга Чучу», называется. Город в США», —

поясняет Серега.

— «… А звучит, будто правда «куда» послали. Ты что-нибудь понял, старшина?», —

Закончил генерал беседу.

— «Так точно, товарищ генерал-майор, все понял!», —

Отрапортовал бодро Серега, испытывающе глядя на генерала.

— «Что ты понял?», —

со вздохом спросил генерал, утираясь носовым платком.

— «Что теперь никто не будет требовать с меня «отдания чести», во избежание гипотетически возможных неприятностей... Правильно?», —

Сереге, под взглядом генерал-майора, тоже захотелось залезть в карман брюк и достать свой носовой платок.

Солоха снова тяжело вздохнул, выдерживая паузу, глянул на Серегу, затем безнадежно махнул на него рукой:

— «… Правильно! Ладно, старшина, бруши!», —

А Серега и брушит…

Лица, автомобили, водительские удостоверения, талоны предупреждения. Клац! Клац! «Дырки», протоколы, обиженные лица «наказанных», счастливые лица «прощенных»...

В толпе пешеходов «выстреливают» красным в глаза жирные лампасы. Солоха. Обходит владения:

— «Привет, старшина! Не удрал еще в уголовный розыск? Не надумал?».

— «Думаю, товарищ генерал-майор!», —

Сергей козыряет начальнику УВД. Рапорт, с просьбой о переводе из ДПС ГАИ лежит во внутреннем нагрудном кармане кителя Сергея.    

— «Ну-ну! Соображай! Да не затягивай, мы тут вместо тебя, кого попроще поставим. Есть дела важнее, чем «столбом» на дороге стоять, честь кому ни попадя отдавать, да рубли с прохожих трясти!».

       Старшина милиции Сергей Сидоров стоит «столбом» на разделительной полосе дороги, широко расставив ноги. Мимо, притормозив, тихо проезжает «жигуль» Белого Бима. Гавриил Николаевич — за рулем. Раскланивается со старшиной, улыбаясь. Чудный он все-таки старикан. Да не чуднОй, а чУдный. Старшина приветственно взмахивает рукой и улыбается в ответ. Мелочь, а приятно. Жизнь состоит из мелочей — больших и маленьких, плохих и хороших. Достаточно с утра увидеть хотя бы одного хорошего человека и настроение поднимается, а душа просто парит над перекрестком...

ДЕНЬ ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ПЯТЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ

        В церкви тихо и торжественно, служба начинается еще не скоро, поэтому здесь никого практически нет. Серега по очереди, одну от другой зажигает и ставит семь свечей:

— «Упокой Господи души людей твоих — Марии Филипповны, деда Федора, Тамары Федоровны, Виктора Федоровича, Олега Викторовича, деда Василия, бабки Екатерины. Царство им небесное. Пусть земля им будет пухом».

Потом выходит из церкви, трижды кладет на себя крест тремя пальцами и кланяется…

        Белая полоса «осевой» медленно плывет перед глазами. Старшина ловит себя на том, что, задумавшись, вышел на середину проспекта Революции и «марширует» прямо посередине проезжей части. Он давно уже не старшина.

        Порою бывший старшина, прогуливаясь, задумывается о чем-то и настолько уходит в себя, что непроизвольно выходит на «осевую линию» проезжей части и «чешет» на «автопилоте» по такой знакомой белой линии, пока какой-либо ретивый ездок, не вернет его резким сигналом к действительности. Старшина думает о жизни. Нет уже генерала Солохи, нет Гавриила. Лейтенант Вовка погиб капитаном. Погиб, потому что был ментом. Другой причины нет и быть не может, чтобы там не говорили.

        У Воронежского театра кукол бывший старшина сходит с проезжей части на тротуар и приветственно взмахивает рукой Биму. Останавливается, вытягивает левой рукой пачку сигарет и закуривает. Всякий раз у этого места ему становится грустно. За свою жизнь старшина встречал, верно, тысячи людей, но вот то шапочное знакомство со старым одиноким человеком, уж очень запало в душу. Троепольского Гавриила Николаевича не стало 30 июня 1995. Уже одиннадцать лет тому как. Недотянул пять месяцев до девяностолетия. Жалко, чудный был старикан.

        Напротив входа в театр кукол, почти у самого тротуара, сидит «Белый Бим черное ухо». Его бронзовая морда развернута к тротуару. Бим и сейчас живее всех живых. На книжной полке старшины по-прежнему стоит тонкая коричневая книжица. Стоит старшине ее открыть, и они снова живы — и Белый Бим, и его хозяин. Старшина смотрит на фигуру собаки и в какой-то момент ему начинает казаться, что Бим нет-нет, да и бросает на него взгляд. Но это только кажется. Биму нет дела до какого-то бывшего милицейского старшины. Бронзовые собачьи глаза пристально смотрят на прохожих, будто выискивая кого-то в текущем людском потоке. Бим давно осиротел. Но несмотря ни на что, он сидит у самого тротуара сутки напролет. Сидит и ждёт хозяина...

***

        За всю свою «гаишно-ментовскую» жизнь бывший старшина так и не взял ни одного чужого рубля. Никто, конечно, в это не поверит, да старшина и не претендует. Но это — чистая, правда. Он странный, этот бывший ментовский старшина. И он всегда был странным...

        Давно пришло время занести Честного Мента в «Красную книгу». Вымирающий вид. Уже не за горами времена, когда на какой-нибудь гробовой плите появится надпись: «Здесь покоится последний Честный Мент. Мир праху его!». Или есть уже такая плита?

Воронеж

Апрель

2006