В Невский — Завтра будет никогда

Шестое чувство заставило его бросить взгляд на парадный вход издательства, из которого в тот момент выходил Камчадалов. Весь такой счастливый и сияющий, как новенький пятак.

«А собственно, что он значит в литературе? — с обидой подумал Ивашов, и тут же ответил сам себе, приводя весомы аргументы. — А ничего! Обычный писака боевиков. Фантастика — не более! То угроза ядерной войны, то теракт в центре Москвы, которую так успешно ликвидирует супергерой. Погони, перестрелки с горами трупов, подробнейшее описание рукопашного боя. И все! Ни чего реального, ни чего не взято из жизни. Выдумка чистой воды. Но ведь печатают!!! Издают! Многомиллионными тиражами!».

Камчадалов тем временем тоже направился в сквер, и Ивашов поспешил принять безмятежный, и почти счастливый, вид. Словно и его единственная написанная книга продается с ажиотажем во всех магазинах и уличных лотках.

— Привет. — Камчадалов присел рядом, обдал Ивашова дорогим парфюмом.

— Виделись. — Ивашову не хватило природного таланта держать марку преуспевающего писателя.

— Опять не приняли? — Камчадалов понял его состояние.

Ивашов предпочел промолчать, давая понять оппоненту, что не желает разговаривать на эту тему. Но писатель боевиков не понял тонкого намека. Да и как ему было это понять, когда в нем полностью отсутствовала интеллигентность. Человечишка, возомнивший себя творческой личностью.

— Знаешь, в чем твоя проблема?

А это становилось даже забавным: что пожжет посоветовать бульварный бумагомаратель?

— Тебе надо взять какой-нибудь псевдоним. Такой звучный, смачный, гордый. Что бы зацепило. А что это: Иванов?

— Во-первых, не Иванов, а Ивашов, — начал говорить, чувствуя, как где-то в глубине назревает вулкан.

— А не один ли хрен?

— Во-вторых, это моя настоящая фамилия. И если уж прославлять, то прославлять ее. Она мне досталась от предков, которые не стыдились ее плебейского происхождения.

— Ну, если ты так ставишь вопрос, то тогда конечно. — Он поднялся. — Тогда желаю чуда. — И вальяжной походкой удалился. Ивашов же погрузился в свои невеселые раздумья.

Матвей Ивашов с раннего детства вкушал все прелести высокой литературы. Его родители, интеллигенты до корней волос, воспитывали его на творениях Пушкина и Лермонтова, Толстого и Тургенева, Чехова и Гоголя. В подростковом возрасте он зачитывался Беляевым и Дюма. Он понимал и ценил классиков и современников. Писателей и поэтов, державшие высокую планку, чьи произведения оставляли неизгладимые впечатления. К ним постоянно хотелось возвращаться, перечитывать и наслаждаться. А вот от современной литературы его просто «коробило». Несчитанное количество однотипных «писак», пишущие антологические детективы и боевики. Он читал и их романы, но тут же забывал. И само содержание, и имя автора. Он просто пытался понять: почему такая посредственная литература издается миллионными тиражами? Почему так востребовано в обществе? Ну не может ведь весь народ в столь короткое время так деградировать? И опуститься в своих пристрастиях до желтого чтива. Не иначе как тут применили новое секретное оружие воздействия на сознание народных масс. Всенародная кодировка! Даже литературой ту писанину назвать язык не поворачивается. Пошлость, насмешка, порнуха, в конце концов! Вот тогда-то с ним что-то и произошло. Проснулась в нем толи озарение, толи божья искорка. И написал Матвей Ивашов роман. Не плохой роман, по мнению близких по духу людей, таких же преданных адептов классиков мировой литературы. Но в издательстве ему отказали. «Архаизм. Не популярно. Это не будет продаваться» — только и слышалось в ответ. Но почему??? Неужели общество еще не устало от грязи и насилия? Неужели в нем не осталось потребности в высоких и чистых помыслах и чувств? Страшно становится от осознания этого, не уютно.

Ивашов очнулся от своих грустных размышлений и почувствовал панический страх перед одиночеством. Потребность в общении буквально давило на него в чисто физическом контексте. А где найти собеседников, и больше — просто слушателей. Конечно же, во дворе. Старики — пенсионеры, ровесники — бездельники собирались всегда во дворе дома, где коротали время за домино и шахматами. Среди этой разношерстой толпы любил бывать и сам Ивашов. Это было приятное и где-то даже полезное времяпровождение. Столько народа, столько характеров, столько интересных судеб. Ведь про каждого человека можно написать, ну, если не повесть, то уж рассказ обязательно. Какие характеры, какие эпатажи! Какие сюжетные переплетения. Это только у современных «писак» в их «писульках» все предельно просто и прямолинейно. Если герой — то уж полностью положительный персонаж, у которого только одни достоинства и плюсы. Если злодей — то уж обязательно соткан из всех отрицательных качеств и греха. Но в жизни так не бывает. Каждая личность сбалансирована, в каждом намешано и черное, и белое. У каждого свой большой плюс, и скелет в шкафу. Так интересно за всем этим наблюдать и читать. Потому и жизнь так восторженна и изумительна.

Ивашов не ошибся: во дворе доминировали представители сильного пола. У них не было ни домашних хлопот, ни «мыльных» переживаний таких далеких по географическому признаку, но таких родных по духу, бразильянок.

— Матвей, — к нему навстречу бросился сосед, с шахматами подмышкой, — может, разыграем партийку, другую?

Он был его одногодком, но на пенсии по инвалидности. Потому, и прожигал время без зазрения совести. Чего нельзя было сказать о самом Матвее, который и работу не мог найти по душе и специальности, и от литературной деятельности не имел никакой выгоды. Поэтому и в отношения с супругой были всегда напряженными и даже взрывоопасными. Но сейчас ему было просто необходимо отвлечься от неприятностей. Да и домой особо не хотелось спешить. Потому он с радостью присел на скамью и стал расставлять шахматные фигуры. Первую партию он выиграл легко, и по законам жанра, следовало дать соседу шанс отыграться. Но тот сам не пожелал реванша, стал складывать шахматы.

— А у меня к тебе просьба.

— Слушаю.

— Ты же, говорят, стишками балуешься?

От такого словосочетания Ивашов невольно поморщился, но сдержал-таки себя в руках.

— Да, бывает, что муза посещает и меня.

— Вот и ладненько, — сосед от удовольствия потер ладони. — У моего сына юбилей назревает. Так вот я попрошу тебя: сочини какое-нибудь поздравление, можно просто тост, или что там еще бывает.

Ивашов невольно отшатнулся от него, но сосед расценил это по-своему:

— Я в долгу не останусь, отблагодарю. С деньгами ведь у тебя трудности?

От возмущения захотелось закричать в голос, но Матвей все-таки сдержался. Вскочил, оставляя на это последние силы. Далее на ватных ногах поплелся домой. Сосед еще что-то там кричал, предлагал, уговаривал, но Ивашов этого не слышал. Вся его натура безмолвно кричала от возмущения. «Ну, как простому обывателю объяснить, что поэзия творится под эгидой вдохновения? Стихотворение не рождается по прихоти, по приказу, даже под перспективу заработка. Это возвышенная субстанция. Это апогей душевного порыва. Конечно, можно накрапать сто-то вроде «поздравляю и желаю», но назвать это поэзией? Да нельзя, будь даже у тебя изощренная и большая психика. Как угодно назови. Стихоблудие! Рифмоплетство! Но никак не поэзией!!!»

Предчувствие грозы все же его не обмануло. Только гроза это была совсем иного рода. В виде супруги — Нины.

Едва он переступил порог квартиры, как услышал столь ожидаемый вопрос:

— Ну, как?

— Отказали.

— Ну, вот! — Нина, как отличная машина, заводилась с пол-оборота.

— Но в редакции «Крокус» мне обещали на следующей неделе рассмотреть мой роман.

— Слушай, Ивашов. — Когда жена сердилась, то всегда называла его только по фамилии. — Тебе самому не надоело кормить меня завтраками? Неужели ты сам не понимаешь, или просто не хочешь понять, что «завтра» для тебя не наступит никогда?

— Почему это? — удивительно возмутился Матвей.

— Да потому, — со злостью ответила Нина, и гримаса искорежила природную красоту миловидного личика. — О чем твой роман, скажи?

— О жизненных перипетиях трех поколений обычных людей. Об их чувствах, ценностях.

— И что тут нового? «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень»! Тебе их не переплюнуть.

— Я написал о новом поколении, — Ивашов попытался слабо оправдать свое творение.

— Да кому это сейчас интересно? Господи! Ну, почему ты уперся на зависть всем баранам. Почему ты не хочешь придумать хитроумное преступление, а потом с изяществом раскрыть его? Неужели это так трудно?

Ивашов был слишком подавлен, чтобы дискутировать с супругой. Не было сил спорить на тему истинной литературы и дешевого бумагомарательства. Но и отмалчиваться было неправильным, подумает еще, что права:

— Нет, это не трудно.

— Вот! — она демонстративно уперла руки в бока. — Вот и займись делом. Заработай, наконец-то, себе на хлеб с маслом.

— А! — слабо отмахнулся Матвей. — Такого литературного мусора и так предостаточно. Я дождусь своего часа, своего времени.

После его столь резкого и категоричного заявления, взрыв произошел незамедлительно. «Гроза» была ужасной.

— Да никогда не придет твое время! Слышишь: ни-ког-да! Это архаизм! Утопия! Пережитки прошлого! Твой роман так и останется на дискетке. Никто и никогда не отважится напечатать его. А если даже и найдется такой сумасшедший издатель, то знай, что эти книги никто не станет покупать. Ну, если, конечно, они будут очень дешевыми, то их станут брать, на разжигание костров и каминов.

Это был удар ниже пояса. Матвей даже внутренне не был готов к такому повороту. Чего-чего, а уж он знал, что можно ожидать от Нины, особенно в гневе. Но такое случилось впервые, и он промолчал. Только внутренне сжался. А Нину уже было нельзя остановить:

— А может, ты возомнил себя, чуть ли не классиком? Надеешься, что после смерти обретешь славу и признание? А? Так вот, знай: этому не бывать! Никто не вспомнит о тебе, и уж тем более о твоей дискетке. И что тогда получается? Получается, что ты проживаешь жизнь зря, не оставляешь ни следов на земле, ни памяти в сердцах. Пустота ты, Ивашов, пустота! Вакуум!

И эти обидные слова Матвей проглотил. Спорить не было ни душевных сил, ни желания. Нина закончила монолог и ушла в комнату. Матвей подумал, что гроза миновала, утихла, и облегченно вздохнул. Но так же сильно он ошибался! Нина вернулась через мгновение, с чемоданом в руке:

— У меня к тебе последнее предложение. Если ты сейчас от него отказываешься, то я ухожу. Мне надоело жить с неудачником, тратить на него жизнь.

— Какое? — Матвей заметно побледнел. Решительность в глазах жены говорила сама за себя. В прошлое возврата уже и быть не могло.

— Мой один хорошо знакомый, из рекламного агентства, предлагает работу. Хорошо оплачиваемую работу.

— Какую?

— Писать слоганы для рекламных роликов.

— Что!? — Матвей приподнялся в кресле. Такой обиды поэтическая душа перенести не могла. Он буквально задыхался от возмущения. — Да ты с ума сошла! Да я! Да что бы я опустился да таких пошлостей! Пейте детки молоко — туалет не далеко! Да никогда в жизни! Лучше уж с голода умирать, чем пачкать гордое имя поэзии такой пошлой грязью.

— Ну, и умирай! — она сдержала слово. Она ушла, громко хлопнув дверью.

А Матвей еще долго метался по квартире, натыкаясь на скудную мебель. Творческая личность кипела от возмущения и оскорбления. Еще ни разу в жизни его так не унижали. И кто, Нина? Любимая женщина!

— Ничего. Ничего, — успокаивал он сам себя. — Вот наступит завтра, и все будет по-другому. Она взойдет еще, моя звезда.

Он проснулся на рассвете. А того словно и не было. Над городом низко-низко висели грозовые тучи, и мрак заполонил все улицы и переулочки.

Словно ночь и не кончалась.

Словно «завтра» так и не наступило.