Halgen — Чудесный фонарик профессора Басова

Хрустя шаткими ступеньками, Коля спускался в темный, наполненный ужасами подвал. За ним пробирался верный друг Витька.

— Дом старый, — говорил Коля, — В нем купец прежде какой-то жил. Думаю, без привидений в таком подвале не обходится!

— Ты что, видел?! — удивился Витька.

— Нет, конечно, не видел! Я сегодня туда впервые лезу, как и ты!

— С чего же думаешь, что там — привидения?! — пожал плечами Витек.

— Посуди сам. Дом этот прежде купцу какому-то принадлежал. Он тут хозяйничал. А потом он куда-то пропал!

— Куда же он пропасть мог? Небось, как все богатые, в революцию за границу уплыл! — засмеялся Витька.

— Тогда бы так и говорили, что за границу смотался! Про всех ведь так говорят, а про этого — что пропал! Я думаю, он в подвале у себя повесился, и никто его не видел. Сейчас, наверное, так и висит там на веревке. Весь высох, только кожа да кости остались.

— Знаешь, — сказал побледневший Витька, — Давай лучше туда не ходить.

— Ты что! Я же сам сочинил! — натянуто засмеялся Колька. По нему было видно, что он уже поверил в сказанное только что им самим, потому встреча с высохшим телом купца и его призраком стали неминуемы.

— Вспомнил! — неожиданно выдал Витя, у меня тут важное дело есть, мне бежать надо! Всего пять минут осталось!

— Но ведь там не только призрак купца может быть. Там может быть и его клад! — тут же нашелся Колька, игнорируя новость о срочном деле друга.

Наверное, дрожь в голосе Коли все же была, но тембр голоса делал ее незаметной. Удивительно, что Коля соответствовал своей фамилии — Басов, бас уже прорезался в нем даже в столь юном возрасте. Это исключало для одноклассников повод, чтоб дразнить его. По крайней мере — по фамилии.

Как Коля и ожидал, новость про клад тут же оживила Витьку и отогнала его страх.

— Клад?! Золотые монеты, жемчуга, бриллианты, изумруды, рубины… — принялся он задумчиво перечислять все драгоценности, которые он знал, — И мы все это найдем?!

— А то!

— И на велосипед там хватит?! — поинтересовался он.

— На тысячу велосипедов! — успокоил Колька.

— О!.. Но тысячу мне, пожалуй, ни к чему… Мне и одного хватит. Ну, двух… Второй — девчоночий, Катьке подарю…

— Обязательно, — проговорил Коля, продолжая свой путь вниз. Конечно, и у него по телу бегали мурашки, но он не мог сейчас взять и повернуть назад, навсегда оставив подвал вне освоенного им пространства. Чего доброго, подвал начнет являться ему в снах, и тогда будет еще страшнее…

Что же, подвальная дверь со скрипом отварилась, выпустив из-за себя сырой, дурно пахнущий воздух. Витька вздрогнул.

— Не боись! У меня вот что есть! — с наигранным бесстрашием сказал другу Коля и показал ему электрический фонарик. Редкую в те времена штуковину, которая была таким же знатным подарком на день рождения, как сегодня — цифровой фотоаппарат.

— Здорово! — приободрился Витя, — Его, пожалуй, и призрак побоится! Они света не любят!

Что же, они спустились в подвал. Само собой, в каждом его углу ребятам мерещился белесый призрак. Но Коля тотчас отправлял туда острый луч света, и привидение тут же исчезало. Световое пятно выхватывало только трещины и куски поломанной временем штукатурки.

— Ну вот, а ты говоришь — призрак! — смеялся Коля.

Николай вошел в азарт. Ему хотелось пройти как можно больше подвального пространства, чтоб беспощадным световым лучом посечь как можно больше привидений. Витя же не забывал и про клад, отыскивая в каждом пятне света заветный сундучок. Конечно, он будет грязным, ни что не будет выдавать его золотоносности, но Витюша, конечно, все равно его узнает!

Все случилось с точностью до обратного. Никакого сундучка не нашлось, зато в луче фонаря и вправду что-то блеснуло. Виктор нагнулся и поднял серебряную монетку 1886 года.

— Свети, может — еще есть?! — возбужденно прокричал «кладоискатель».

Коля принялся светить по всем углам, по всему покрытому толстым слоем вековой пыли полу. Но там находилось лишь ненужное, давно, возможно — еще при строительстве этого старого дома выброшенное и забытое. Ржавые гвозди, поломанные шурупы. Нашелся даже рваный кусок какой-то книги, неизвестно как попавший в подвал. Книга была написана не по-русски, и потому ничего о ее содержании ребята так и не узнали.

Почему-то ее рваная страница врезалась в память Николая. После, изучив несколько иностранных языков, он будет вспоминать ее, и удивляться, что написана она была и не кириллицей, и не латиницей, и даже не арабской вязью или китайскими иероглифами. Не походили ее знаки даже на причудливые грузинские буквы, которых он хоть так и не изучил, но с которыми в жизни все же встречался. Знаки той книги остались ему непонятны, не иначе, как она состояла из некой тайнописи, понятной лишь нескольким сотням, а то и десяткам людей во всем мире. Но отчего тогда она была отпечатана в типографии?!

Впрочем, когда они выбрались из подвала, то о книге никто из ребят не думал. Витек переживал о том, хватит ли ему найденной монеты на велосипед, если клада так в подвале и не оказалось. Коля замечал, что, будь там в самом деле клад — обязательно был бы и призрак, они связаны друг с другом. На это Витя храбро отвечал, что ради клада он призрака бы не побоялся. Легко быть храбрым уже после того, как дело сделано! А Коля раздумывал про свет, про его удивительную способность разгонять темень. Все-таки, что сильнее — свет или тьма? Свет и темень живут сами по себе, или тьма — это отсутствие света, или свет — отсутствие тьмы?

Ночью Коля подошел к окошку и направил луч своего фонарика в самое небо. У него появилась вдруг мысль, что в черном небе кроме месяца и звезд много-много всего такого, что там есть, но чего мы — не видим. Может, там обитает и что-то живое, разумное, например, ангелы и черти, о которых говорил дед Максим из городка Усмани, в котором они жили прежде, чем перебрались в Воронеж?! Что будет, если их, обязанных быть невидимыми, поместить в световой луч и увидеть? Наверное, они сейчас же скроются где-то в закоулках неба, но мгновения, на которое они окажутся в свету, все-таки хватит, чтоб их запомнить на всю жизнь! Знать хоть, как они выглядят… Должно быть, они непохожи на тех, что были изображены в заброшенной церкви там же, в Усмани, куда он, еще шестилетний, бегал с пацанами разглядывать сохранившие свою первозданную яркость фрески! Но какие же они, и не будет ли после такого страха, что не сможешь и спать спокойно, особенно — в темноте?!

Еще дед Максим говорил о двери, ведущей через небо. Может, если хорошо посветить, то увидишь и ее?!

Коля светил своим фонариком в небо, но луч без остатка съедался им. Его силенок не хватало даже на то, чтоб осветить легкие тела бесшумных летучих мышей, а они летали не так уж и высоко. Он пытался понять, что ощущают лучи его фонарика, сталкиваясь с темнотой, и представил себе то же самое, что чувствует человек, пытаясь, к примеру, сдвинуть с места гору. Свое почти трагическое бессилие, когда масса горы поглощает всю силу без остатка, не оставляя в запасе даже крохотной ее частички.

«Ничего! Надо лампочку мощнее сделать! Есть же, к примеру, прожектора! Вон, на военном аэродроме видны столбы их могучего света, столь же прочные, как каменные колонны!» — сообразил Коля.

Он принялся обдумывать план проникновения на военный аэродром, чтоб увидеть небо сквозь могучий столб прожекторного света. В него он посвятил Витьку. Тот, конечно, отговаривался. «Ты что, там же стреляют! Часовой тебя даже не увидит, заметит в кустах кто-то шевелится, и тут же палить начнет! Он так обучен, что кроме врагов да шпионов в кустах барахтаться никто не будет!» — утверждал он. Но Кольке все же удалось его уговорить, и они даже обнаружили на военном аэродроме лазейку в заборе из колючей проволоки. Ах уж эти лазейки! В наших заборах, сколь бы непролазно они не выглядели, обязательно найдется лазейка, а то и две, которые обязательно в себя заманят. Неизвестно, на беду или на счастье, но обязательно сделают жизнь интереснее. Хотя могут ее и оборвать…

Удрать из дома через окно второго этажа было не сложно. Многоэтажных домов в Воронеже в те времена почти и не было. Во дворе они встретились с Витькой, появившимся там точно таким же образом, и отправились на аэродром.

Гудели самолетные двигатели, в ту ночь проводились ночные полеты. Друзья этому были рады — их передвижений не слышал никто, в том числе и часовой. Впрочем, прилегавший к прожектору клочок аэродромной земли не очень и охранялся. Едва ли кого-нибудь из шпионов-диверсантов мог бы заинтересовать какой-то прожектор…

Столб света бесшумно ударял в глянец ночных небес. Его силы хватало на много километров, и по вершине световой горы разгуливали легкие высотные облачка. Сооружение из световых колонн напоминало собой исполинский световой дом, в котором обитал кусочек самого неба.

Да, у световой столп у своего основания означал окончательную победу над тьмой, частицы которой в панике бегут от могучего меча-прожектора. Но где-то в высоте свет все равно слабел, и превращался в туманно-бледную массу, выше которой простиралась все та же первозданная темнота. «Может, можно сделать прожектор еще мощнее?!» — подумал Коля, и сам себе ответил, — «Тогда отчего люди еще такого не сделали? Не может быть, чтоб разглядеть небеса хотелось лишь мне одному!»

— На велосипед того рубля так и не хватило. Хватило его только на велосипедный руль, но к чему мне руль, когда нет велосипеда? — принялся шептать Витя.

— Какой руль? Какой рубль? — не понял Коля.

— Ну, тот, клад! В подвале…

— А! Ладно, пора уже и выбираться…

Выбрались. Без яростных окриков «Стой, кто идет?!» и без предупредительных выстрелов в воздух.

Снаружи от забора обоим стало весело. Витя, не раздумывавший о проблемах борьбы света с тьмой, тоже был счастлив. Ведь и он видел картину небесной пляски облаков! Вдобавок, оба побывали там, куда нельзя не только детям, но и взрослым. А что может быть радостнее, чем нарушить запрет, причем не родительский, а лежащий много выше родителей?!

До дома дошли с веселыми песнями. У себя в комнате Коля вновь включил свой фонарик. «Лучи летят в рассыпную. А что было бы, если бы они летели в одну сторону, все вместе?!» — неожиданно подумал он.

Что же, результатом этих размышлений стало увлечение Коли Басова физикой. Он выяснил, что световой поток — это набор электромагнитных волн, каждая из которых имеет свою частоту, и колеблются они порознь. Вот бы сделать, чтоб колебались они все вместе, чтоб их силы слились в одну общую, как сливаются силы мужиков в артели! Труд всем миром — и луч прорвется через всю Вселенную, постучится в небесную дверь, которая, конечно, находится совсем не там, где представлял себе дед Максим. Но нет сомнений, что она — есть и за ней — чистый свет, свет большой. И, конечно, он примет к себе свет малый! Быть может, когда-нибудь по этому лучу можно будет отправлять туда и людей… А почему нет? Коля не сомневался, что человек предназначен для того, чтоб перелетать через пространства вместе со светом, все дело только лишь в самом свете.    

Вскоре Николай посвящал свободное время опытам с линзами и зеркалами. Настраивал и перенастраивал свою оптику, стремился заставить световые волны подружиться друг с другом. Результаты своих опытов записывал в толстую тетрадь.

— Думаешь, можно сделать такой свет простыми зеркалами? Тогда отчего люди прежде не додумались? — спрашивал его Витька, развалившись в кресле. Коля его приглашал на свои опыты, чтоб было кому говорить свои рассуждения. И хоть Виктор ничего на них не мог ответить, его присутствие было необходимым — Николай не мог говорить для равнодушной пустоты.

— Отчего же?! — ответил Коля, подкручивая какой-то винтик на своей установке, — Додумались! Греческий мудрец Архимед сжег зеркалами римский флот, когда римляне высаживаться на берег у Сиракуз собирались. Правда, потом все было позабыто, а оставлять трактаты в те времена не было принято.

— Разве Архимед не только в ванне мылся, да закон Архимеда придумал? — удивился Витя.

— Конечно, — сказал Николай, — Он много чего придумал. Только не все его мысли до наших дней дошли. Представь, сколько всего с тех пор случилось!

Новая комбинация зеркал была готова… Но желанного луча снова не вышло. Не мог Коля повторить те же мысли, которые больше чем два тысячелетия назад ходили в голове грека. Может, никаких зеркал и не было, может, за множество лет эту историю сочинил какой-нибудь сказочник, да и приписал ее Архимеду?! Впрочем, какая разница?! Если Коля уверен, что световые волны можно заставить трудится слаженно, то он все равно заставит их так работать! И его живой луч прорвется через первозданную мертвую пустоту, сквозь вечную ночь большого космоса.

Николай чувствовал, что его луч должен родиться, ибо кто-то там, по ту сторону вечной космической ночи, ждет его появления. Значит, это должно сбыться…

Надо было учиться. В настоящем университете, где преподают старые профессора, учившиеся еще во времена Александра Третьего, помнившие и Менделеева, и Бутлерова. Чтоб перенять их мудрость, собрать ее в себе и зажечь из нее острый световой лучик…

Коля собрал скромные пожитки, положил в сумку несколько штанов и рубах. Он собрался в Москву, в университет. Может, правда, лучше ехать в Питер, туда, где жили те ученые, которые глядят теперь с портретов в школьных классах?! Значит, там оставшихся их учеников все равно — больше. А добротно научить наукам, конечно, могут лишь они…

Что же… В конце концов решил ехать в Питер, то есть — в Ленинград. Но как только решил — началась война, и вопрос дальнейшего образования решился сам собой.

Собственно, на решение вопроса о дальнейшей судьбе Николая ушло всего лишь несколько минут. Смышленый?! Значит, можно в училище направить! Но командовать не способен, не умеет, и не хочет… Значит, следует отправить в такое училище, где учат на офицера, но не на командира! Например — в медицинское. У докторов на войне подчиненных — раз, два и обчелся, зато работы — не сравнить ни с кем.

Так Коля и оказался в Куйбышевском Мединституте. По идее, докторов должны были учить многим наукам, в том числе и физике. Но начальство рассудило, что на войне они — не к чему. Доктору полкового медпункта только и приходится, что останавливать кровь да бинтовать раны. На большее у него времени быть не может. Вернется он с фронта живым — все равно учиться придется, все что перед войной знал — позабудет.

Потому учили без физики, гистологии, биохимии и еще многих предметов. Зато много бинтовали и вязали хирургических узлов. Слова «мне это не интересно, хочу другого», само собой, к рассмотрению не принимались, да не находилось и охотников говорить их. Каждый студент понимал, что с докторским чемоданчиком на войну отправиться все же лучше, чем с винтовкой Мосина.

В свободное время Коля все же забрался туда, где прежде была кафедра физики. Ее преподаватели, несмотря на исключение курса физики из обучения, без дела все равно не остались. Их перевели в какое-то секретное место для разработки какого-то секретного оружия. Что же, война берет от каждого по способностям, причем — без остатка. Выдает же… Как карта ляжет, как повезет, как судьба обернется, и т.п. Что же, если подумать, это не так уж и несправедливо! По крайней мере, в мирное время, справедливости в жизни куда меньше.

Николай набрал книг, которые тут же принялся читать. Взял он их с собой и на фронт, в палатки и землянки полковых медпунктов. Времени читать, конечно, не было, но минута-другая иногда находилась. Например, когда часть перемещалась, и он трясся на ящиках с медикаментами в телеге или на санях, везомых старенькой кобылой.

Из книг он узнал, что в атомах электроны могут переходить с орбиты на орбиту. Если они приближаются к ядру — то выделяется квант энергии. Что если в многих-многих атомах разом по электрону перейдет к ядру? Ведь выделится сразу много квантов, и будут они одинаковы, и разом пойдут, как солдаты, в одну общую атаку, образовав могучий луч!

На атаки Басов насмотрелся. Силы тысячи людей сливаются в одну силу, которая рвет фронт, обращает огневые точки врага и даже его бетонные бункеры — ДОТы в груды мертвых обломков. Разбрасывает, обращает в бегство врага, кромсает и отнимает его инструменты смерти… А потом теряет свою жизнь, и кого-то из ее частиц приносят на носилках к нему в медпункт, кого-то похоронная команда спускает в братскую могилу… Такова она, война, если смотреть на нее с ПМП, то есть — полкового медпункта.

Противник тоже стрелял. Снаряды несколько раз сносили легонькую палатку Басова. Ему везло три четыре раза. Повезло и на пятый, когда он был в палатке — Николая лишь не тяжело контузило.

Мир потонул в протяжном грохоте, перешедшем в колокольный звон. Николай увидел свой луч, бивший из самой Земли. Он прыгнул к нему, и тут же с ним слился, смело нырнул в вечный мрак, пронзая его собою вместе со светом. Вселенная сжалась до смешных, крохотных размеров, и он ее преодолел, пронзил, оказавшись на другой ее стороне.

Там вправду была дверь, луч высветил ее в кромешном мраке, где будто бы ничего нет и быть не может. Дверца — деревянная, как в избушке, покрытая паутинкой. Но — именно ТА дверца, луч ошибиться не может. Коля ударил в нее силой света, которым в это мгновение был он сам, лишенный и своих процентов воды и своих процентов костей да мяса…

Дверца заскрипела, готовая распахнуться…

Коля очнулся на подводе, запряженной все той же хромой кобылкой. Рядом лежали раненые, которых он успел перевязать, прежде чем контузило его самого. Они ехали в медсанбат. Колеса привычно скрипели, как и всю войну, счет времени на которой он мог вести по их скрипам… А сознание все еще плавало в нечаянном видении, рожденном взрывом вражеского пороха. «Надо взрывом вещество толкнуть, чтоб оно свет дало!» — пробормотал Николай и сплюнул кровавый сгусток.

В медсанбате его подлечили. Отлежавшись за неделю, Николай снова встал в строй, то есть — вернулся в свой медпункт. За время лечения он успел написать небольшой труд, тоненькую тетрадочку, разрисованную формулами и эскизами. Ее он спрятал в самое надежное место — свой чемодан. Времени, чтоб писать дальше, снова не было…

Война продолжалась. Новые бои, новые кровавые жатвы, новые раны и новые бинты. Два-три часа сна в сутках, самостоятельная работа рук при спящем мозге. Сон, сливающийся с явью, где всегда одно и то же — кровь, раны и бинты, бинты, раны и кровь. «Братец, я же тебя уже перевязал!» «Как — пришел только что?!» «Видать, во сне тот раз перевязал тебя, а теперь — и наяву. Ладно, бывает, готово, ступай! Следующий!»

Последний бой — это последний распечатанный пакет бинта и последняя нитка. Последнюю рану он запомнил — неглубокое ранение в бровь мелким осколком, зашил двумя швами…

После повернулся за следующим пациентом, а его уже и не было. Ибо была победа и война закончилась! Правда, много пациентов было на другой день — кто стеклом от бутылки порезался, кто подрался, кто обпился, кто споткнулся и упал. У празднования — тоже свои потери, но — невеликие. Никто, по крайней мере, не умер, и даже в медсанбат отправлять не пришлось.

Вскоре Коля демобилизовался. Все одно требовалась учеба, доктора, умевшие только зашивать и бинтовать раны, в мирное время уже не годились. И Николай отправился все-таки в Москву, в университет, чтоб учиться на физика.

Все, что ожидал Николай увидеть — он увидел. И огромнейшее здание МГУ, часто попадавшееся на открытках, и старых профессоров. Профессора поражались знаниям Николая, которые ему, вроде бы, получить было неоткуда — ведь с войны пришел! Университет в ту пору был зеленым от многочисленных кителей и шинелей, и в нем, как на фронте, пахло землей и порохом. Так наука сделалась новым фронтом, на котором требовались глубокие прорывы. И они происходили то в одной ее области, то в другой. В одной из лабораторий Николай изготовил свой прорыв, состоявший из газоразрядной лампы, кристалла рубина и полупрозрачных зеркал. Как все новое, аппарат был громоздок, и чем-то напоминал старинную фотокамеру.

Басов еще раз осмотрел конструкцию, включил питание… Нажал на кнопку… Красный луч мгновенно выпрыгнул из нутра прибора, ударился о стенку, и от нарисовавшегося на ней пятнышка пошел слабенький дымок. Прибор работал! Правда, пока что он был не мощнее, чем простая оптическая линза, собирающая вместе лучи солнца…

Пьянящая радость. Несколько дней праздника — и снова работа. Лучи разной силы и разной окраски (то есть, по-научному — разной длины волн) били из его аппаратов. Иногда ему казалось, будто вырываются они из самого его сердца. Часто они жгли ему пальцы, а однажды по неосторожности Басов чуть не лишился глаза. Он не переживал и не обижался, ведь не бывает естественнее страдания, чем страдание от своего любимого детища! За несколько лет из-под его рук вышло несколько десятков конструкций генераторов световых лучей. С различной рабочей средой — твердой, жидкой, газообразной.

Промышленность жадно схватила новое изобретение. Только вот не задача — именоваться оно стало на иностранный манер — лазером, ибо за границей подходили к созданию такого устройства, и даже дали ему свое название. Лазер, от английского light amplification by stimulated emission of radiation «усиление света посредством вынужденного излучения». Что же, тоже красивое слово… Впрочем, у нас предпочитали звать это устройство — квантовым оптическим генератором, не очень звучно, слишком по-научному, и тоже — не совсем по-русски. Увы, до красивого русского названия, вроде «светомеч», у нас так никто и не додумался. А сам автор над этим вопросом и не размышлял. Свое устройство он в шутку звал «чудесным фонариком». Что же, как не назови…

Применения лазера общеизвестны. От восприятия и записи информации на компакт-дисках до передачи информации по всей планете через волоконно-оптические сети, разумеется — в цифровом виде, из-за чего такой способ связи можно назвать новым телеграфом. От точнейшей обработки деталей, позволяющей создавать практически вечные механизмы, от тончайших микрохирургических операций — до прижигания прыщей и бородавок на лице. От устройств для повышения жизненной силы семян через их облучения и для катализа (то есть — многократного ускорения) разнообразных химических реакций — до лазерных указок и детских пистолетиков.

   Световой луч может пронзать пространства, а может прицельно подводить энергию к каждой живой клетке, к каждой молекуле. Его взаимодействие с веществом — доказательство изначальности света по отношению к веществу.

Сам Николай Геннадьевич изучал способность лазера взаимодействовать с вновь открытой формой существования вещества — плазмой. И способность светового излучения вызывать недавно открытый вид его превращения — термоядерный синтез. Опыты оказались успешны, и, как казалось в те времена, неисчерпаемый источник могучих энергий скоро будет у нас в руках. А это — и чистая, безопасная для природы промышленность, и дальние космические полеты, и еще множество возможностей, о которых пока никто даже не задумывался!

Воистину, если бы «волшебный фонарик» остался только в руках русской цивилизации, он бы сделался ее «волшебной палочкой», творящей могучее будущее…

Николай Геннадьевич мог упиваться успехом. Но он продолжал ночами глядеть в посыпанное звездным зерном черное небо, и отправлял в него свои лучи. Среди космического мрака они терялись, как и луч простого прожектора, разве что летели дальше. С помощью лазерной установки было измерено точное расстояние до луны — отправленный с Земли луч отразился от доставленного на нее автоматической станцией зеркало, и вернулся обратно, в око улавливающего датчика. Остальное было делом математики…

Вот — самое дальнее путешествие светового луча. Увы, рабочая среда светового генератора не обладает таким чудесным свойством, как производство большой энергии. Она лишь превращает энергию, поступившую от устройства накачки, в луч света. Чем энергии больше — тем сильнее и луч.

Поднять световые генераторы в космос думали американские англосаксы. С тем, чтоб гарантированно сбивать все русские баллистические ракеты, направляющиеся к их континенту, больше похожему на большой остров. Но… Разве могли они использовать плод чужого ума против оружия того народа, к которому ум принадлежал? Вскоре сделалось ясно, что их проект — большой политический обман, уловка, которой поддались бессмысленные политики тех времен, силой обстоятельств получившие власть над русским народом. Но — не русские ученые, которые понимали, что вражья лазерная техника при самом благоприятном для противника стечении обстоятельств, лишь чуть-чуть подогреет боеголовки русских ракет, но не снимет их с неба.

Тот проект так навсегда и остался нарисованным на бумаге с приложенными наукообразными, но — бессмысленными формулами. Ныне световой луч используется в космонавтике так же, как и на Земле — для ориентации в пространстве, для передачи информации. Но дальше земных орбит он никуда не отправляется.

Басов догадывался, что для луча, пронзающего весь космос, потребуется энергия накачки, соизмеримая с энергией взрыва сверхновой звезды. Но… Сердце жаждало чуда, чтоб маленький генератор выдал луч, проходящий через все миры. Пускай — тоненький, крошечный…

Такие раздумья были у него всю жизнь. Нет, они не мешали его работе, созданию новых генераторов и нахождению все новых областей его применения, до тех пор, пока световой генератор не превратился в одну из основ современного мира. Но иногда, в ясную зимнюю ночь, когда небеса превращаются в прозрачную морозную чашу, академик любил остаться ночевать в своей лаборатории. Он отправлял в небесный лед все новые и новые лучи разных областей спектра. И внимательно смотрел в небо, ожидая увидеть что-нибудь, говорившее о том, что он — услышан. Иногда после пуска луча в небе мелькали искорки падающих звездочек, а далеки светила начинали чуть-чуть перемигиваться. Значит, небеса его услышали…    

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год